Андрей Стерхов - Тень кондотьера
Орудуя фонарём словно кистью, изобразил я сначала лучом на стене стебель с нераскрывшимся бутоном, а затем, отдавая чётко отмеренный кус Силы, произнёс нужное заклинание. Что интересно отворяющее заклинание по какой-то странной причуде сотворившего стену мага может быть каким угодно, но в нём обязательно одиннадцать "е" должны дружить с одиннадцатью "о", а помимо того желательно, чтобы в нём присутствовали образ огня и розы. Последние лет тридцать лично я использую такое вот сочинённое по пьяни хулигански-разухабистое:
С мороза доза, баба с воза –
Всё перемелет в пыль хорей.
Но брод в огне ждет рифмы "роза"
Так на – возьми ее скорей.
Под воздействием вбитых в ритм колдовских звуков, бутон тут же с характерным липким причмоком раскрылся, и вырвался из него наружу цветок, весьма похожий на чайную розу. Таковым он оставался совсем недолго, очень скоро превратился в неприглядного вида огненную кляксу, что, набухнув в мгновенье ока, пошла расползаться сразу во все стороны. Уже где-то через минуту стена перестала быть каменной, стала насквозь и сплошь огненной. Чтоб оказаться в бункере, мне оставалось лишь миновать это волшебное полымя, что я с бесстрашием и проделал незамедлительно. Шагнул в огонь.
Всегда, когда иду сквозь волшебное пламя, перед внутренним взором пробегают всевозможные образы из чужого бывалого и своего неизбывного. Этот раз не стал исключением, едва только окружила меня со всех сторон бушующая стихия, сразу прокрутилась в сознании чудесные картинки: крутой косогор над тихой, почти неподвижной рекой; алеющий закат на линии, где прозрачно-изумрудный небосклон сходится с темнеющей землёю; ленивое колесо водяной мельницы на том берегу; отражения деревьев на стальной поверхности плёса и отражения светлых между ними пролётов; подрагивающая в матовой неясности одинокая звезда; крохотная кузня на вершине холма; под холмом низкий кустарник и пьяные тени от него, там же огромные седые лопухи и в них лукавая морда – как без него? – кудлатого пса.
Через пять шагов и один полушаг огонь остался позади, стена вновь стала каменной, и я очутился в просторном зале с куполообразным сводом. Этот зал, стены которого оплавлены огнём невероятной силы, и есть бункер, где много лет назад великие маги, перепуганные появлением Вещи Без Названия, устроили один из Тайников. Сам Тайник находится за массивной, обитой медными пластинами деревянной дверью. Таких дверей в бункере шесть. Ещё за тремя – индивидуальные кельи Хранителей или – если угодно – Стражей. За пятой – кухня с очагом. За шестой, запретной – портал в Запредельное.
Ашгарр, моя причёсанная и выбритая до синевы на скулах копия, заранее почуял, что я приближаюсь, и вышел встречать с горящим факелом в руке. Одет поэт был – вот же умора уморная – в тот самый красно-синий лыжный комбинезон, который специально купил полгода назад для подземных бдений. А обулся в горные ботинки. Хорошо хоть шапку-ушанку не натянул и валенки. Мерзляка.
После обмена рукопожатиями поэт задал вопрос, в котором утверждающая интонация перевесила вопрошающую:
– Кажется, у нас проблемы?
Вот. Казалось бы весь с головы до ног в стихах и рифмах, а прозе жизни ничуть не равнодушен. Мужчина.
– Почувствовал? – осведомился я.
– Почувствовал. Опять разборки в маленьком Китае?
– Типа того, Ашгарр, впрочем, не суть. Мне твоя помощь нужна.
– Силу, наверное, забрать хочешь, – с ноткой лёгкого упрёка предположил он, после чего приглашающе махнул свободной рукой и сам первым пошагал по направлению своей кельи.
Не отставая от него ни на шаг, я поспешил сказать:
– Да нет, Ашгарр, не угадал ты. Сила твоя мне пока не нужна, просто проконсультироваться хочу.
– Это что-то новенькое.
– Всё всегда когда-то бывает впервые
– Ну-ну.
Когда вошли в келью, весьма, кстати говоря, напоминающую музыкальную лавку (столько Ашагарр натащил сюда всяких духовых, струнных и щипковых инструментов), поэт воткнул факел в медное кольцо на стене, уселся на широкую скамейку, служащую ему ложем, и всем своим видом показал, что готов меня выслушать. Ну и я, присев на высокий, шаткий табурет, начал без промедления:
– Сегодня у нас там, на верху приключилась такая вот коллизия. Архипычу нужно было кое-что важное мне срочно сообщить, да в присутствии посторонних он не мог говорить открытым текстом, поэтому выразился… Хм. Как бы это сказать… Ну, скажем так, иносказательно. И при этом намекнул, что только ты можешь расшифровать сказанное.
– Правда, что ли? – непритворно поразился Ашгарр. – Так и сказал?
– Так и сказал, – уверил я. – Дуй, говорит, к Антону. Он всё объяснит.
– Странно. И что же он такого сказал?
– А сказал он, дай бог памяти, следующее. – Вспоминая, как там было дословно, я потёр лоб. – Ночи липа пламени… Да, ночи липа пламени земли оленя заливов проклятьем рода любви лишена. Фу. Вот. Это всё. О чём-нибудь это тебе фраза говорит?
Ашгарр молодец, голову мне морочить не стал, сразу обрадовал:
– Конечно, говорит. Ничего тут мудрёного нет. Архипыч использовал кеннинги.
– Что-что, он использовал? – не понял я.
– Кеннинги. Эта такая разновидность метафоры. Присуща творчеству древнескандинавских бардов.
– Скальдов, – поправил я.
– Ну да, правильно, скальдов, – похвалил меня поэт за недюжинный кругозор, но тут же опомнился и стал давить интеллектом: – Вообще-то для скальдической поэзии характерны две разновидности метафоры: хейти и упомянутые кеннинги. Хейти – более простая фигура речи и не такая уникальная. В ней банально используются синонимы. Причём для замены типичных слов нередко употребляются неестественно звучащие, вычурные обороты. Кенинги, вообще-то, также не являются присущими исключительно скальдической поэзии, но здесь они применяются гораздо шире и являются наиболее характерным элементом. Простой…
– Профессор, – прерывая поэта, взмолился я, – а можно как-нибудь покороче.
– Хотел консультацию, получай консультацию, – отрезал Ашгарр и продолжил с той же изуверской монотонностью: – Простой кеннинг состоит из двух частей – из главного слова и определяющего слова. Последнее употребляется в родительном падеже или является первой частью главного слова. Определяющее слово может само быть кеннингом, таким образом, метафора может состоять из четырёх и более частей.
Не решаясь более прерывать его грубо (вполне могло и обидеться на меня это тонко организованное существо), я демонстративно посмотрел на часы, состроил зверски-озабоченную рожу и резанул ребром ладони себя по горлу. Всё это должно было, естественно, означать следующее: понимаю, что одному сидеть в Подземелье тоскливо и хочется с кем-нибудь поболтать, но дел ей-богу невпроворот. Однако Ашгарр моей пантомимой, достойной, пожалуй, самого Марселя Марсо, пренебрёг, и продолжил упиваться собственными глубокими в вопросах стихосложения познаниями:
