Наталья Игнатова - Причастие мёртвых
Мартин задумался на секунду. Цистерна крови? На цистерну не набиралось даже вместе с официантками, но, может, Лэа преувеличивала? А судя по реакции Занозы на попытку к нему прикоснуться, парней он не одобрит. Ну, просто никак не одобрит.
— Нет. Только девушки.
— Все будет, Мартин. Приходи.
Полдень в Москве. Шесть секунд на портал. От трупов на улице остался только пепел — пламя, разожженное Лэа, испепелило все, даже кости. Пепел подхватило предрассветным ветром, и так же взметнулись, закрутились миры в воображении Мартина. Каждая мельчайшая частица — вселенная. Вечная, бесконечная, никак не связанная с другими. Потому что нет никаких других. Каждый мир — единственный.
Вот он, тот самый. Галактики, созвездия, звезды, планеты, смена ночи и дня, река времени, по которой можно идти в любую сторону.
Нужен полдень. Полдень в Москве.
Занозу окружило яркое свечение портала, и Мартин шагнул в этот круг, чтоб оказаться на Земле вместе с упырем.
— Лэа, ты идешь?
— В «Нандо»? Да нафиг мне сдались стая шлюх и черномазый педик? Как только накормишь Занозу, сразу назад, понятно? Мы еще…
Остальное Мартин не услышал. Портал открылся, предутренний полумрак сменился глухой темнотой. Полдень-то полдень, конечно, но портал Мартин открывал в ванную своей комнаты в «Нандо». Оно и к лучшему, что темно. Слишком уж у Зуэля своеобразные представления об интерьерах. Нервному, вооруженному вампиру лучше без подготовки вокруг не смотреть.
«Домати», система домашнего контроля, откликнулась на сигнал его телефона, и на стене подсветился сенсорный пульт управления. Мартин первым делом затемнил окна, не удовольствовавшись этим, опустил еще и портьеры. Содрогнулся, вспомнив, как они выглядят, но решил, что в данный момент физическое здоровье Занозы важнее психического. Теперь из ванной можно было выходить. И вытаскивать разъяренного упыря, между прочим. Как бы так об него не оцарапаться?
— Это бедлам или бордель? — прошелестело из-под ног.
— По вечерам — бордель. Но сейчас полдень, — приоткрыв дверь, Мартин убедился, что темнота в комнате рассеивается лишь розовато-золотым светом напольных ламп, — ты тут что-то видишь, что ли?
— Я как сова, — голос у Занозы был какой-то умирающий, — ни хрена не вижу, когда светло, зато в темноте — как днем.
Он снова замолчал. Мертвый вампир, мит перз, не дышит, вообще никаких звуков не издает. Как понять, он в сознании или все, вырубился? И, вообще, как узнать, бывают ли вампиры без сознания?
— Пойдем в комнату, — Мартин наклонился к светлому пятну, рассудив, что это беловолосая макушка, — давай я тебе помогу.
— Давай ты не будешь меня трогать, — очень вежливо и все так же тихо откликнулся упырь. И через долгую-долгую минуту, прошедшую в полной тишине, которая так напрягала Мартина, заговорил снова: — ладно… я, по ходу, вообще двигаться не могу.
У Мартина к Занозе было даже больше вопросов, чем у Лэа к нему самому. Но главным сейчас казался вопрос: «кто это был?» Не потому даже, что противоестественно видеть неугомонного и неукротимого упыря в таком состоянии, а потому, что у Занозы на Тарвуде не было врагов. Уже были друзья, или, по крайней мере, приятели — с его-то обаянием заводить друзей, плевое дело, — но врагов не было. Никому он не успел перейти дорогу, ни с кем не зацепился, никаких правил не нарушил, ни гласных, ни подразумеваемых по умолчанию. Так почему тогда? Или он сам, оголодав, не справился с кафархом, и тот набросился на первых же попавшихся живых?
На двенадцать вооруженных человек? В Ларенхейде? Глухой ночью?
Мартин поднял Занозу на руки. Тот закостенел, легкий, весь какой-то твердый и колючий. Поневоле вспомнился прошивший его арбалетный болт — показалось, что под плащом сплошь острая сталь.
Пять шагов до кровати. Бордель это или дурдом? Закономерный вопрос, если оглядеться. Кругом резное дерево, искусственное, но неотличимое от настоящего; бесы лыбятся с подлокотников кресел, лезут по ножкам столов, пляшут на портьерах; от них не отстают суккубы, а тех домогаются все представители животного мира, каких только смог вспомнить Зуэль, когда заказывал этот интерьер. Некоторые домогаются вполне успешно. И все — с большой фантазией.
Про ванную Мартин даже думать не хотел. Что бы там Заноза ни увидел, лучше ему было поскорее об этом забыть.
Упырь, маленький и бледный, на огромной кровати показался еще мельче. Зато в полумраке не видно было огромной раны на груди, а теплое освещение почти вернуло серой коже аристократическую белизну. Мартин отступил на шаг, окинул Занозу взглядом и решил, что сойдет. Девчонки ничего толком не увидят, а значит и не испугаются.
— Я не знаю точно, сколько тебе нужно крови, знаю, что много. Ты можешь сказать, сколько это в людях?
Заноза издал какой-то звук… Мартин не сразу понял, потому что не сразу поверил, но, да, ему не послышалось — упырь рассмеялся. И стало ясно, почему он говорил так тихо. Помирать Заноза и не думал, он всего-навсего не мог набрать в остатки легких достаточно воздуха, чтобы двигались голосовые связки.
— В людях… минимум десять, максимум — двадцать, — еще один шипящий смешок. — Пожалуй, мне нравится иметь дело с демонами.
Двадцать девушек? Десять-то в «Нандо» набралось бы и без официанток. Насчет двадцати Мартин уверен не был. Но их будет больше десяти, это точно, а значит Занозе хватит.
— Ты их сможешь… заколдовать? Или как это называется?
— Зачаровать? Да.
— Для этого кровь не нужна?
— Только личное обаяние, — широкую улыбку не портили даже четыре острых клыка, — этого добра навалом.
— Ты только что привнес новый смысл в понятие «сердцеед», — пробормотал Мартин. — Я пойду. Буду внизу, в баре. Позвони, когда закончишь.
— Не-не-не, — кажется, Заноза сделал попытку помотать головой, — есть у тебя оружие?
— Ножи.
— Нет. Нормальное. Scheiße… возьми у меня пистолет… — пауза, необходимая, чтобы сделать вдох затянулась. Чтобы продолжить, упырю нужен был не только воздух, но и некая толика решимости. — В кобуре. Запасные обоймы в кармане плаща. Давай, — он зажмурился, — пока я тебя убить не могу.
Мартин знал, что гаптофобия[31] не появляется на пустом месте, и причины ее почти всегда крайне неприятны. Знал, что нет в них ничего смешного. Но Заноза, с этими своими угрозами, был как растопырившийся котенок, который прижал уши и машет когтистой лапой на собственную тень или отражение в зеркале.
Сейчас лучше смеяться над ним, чем принимать всерьез. Потому что если всерьез, то можно ведь и разозлиться. А если подумать о том, что убивать-то он и правда умеет, и что котенок совсем не домашний, разозлиться можно по-настоящему.
