Ирина Сербжинская - История, рассказанная в полночь
Поплыло все перед глазами, качнулась под ногами земля, и едва не упал он, да кто-то поддержал.
Слышал Куксон, что-то говорили вокруг, но как ни вслушивался, не мог понять ни слова, будто все кругом вдруг на иноземном наречии заговорили.
Соображал напряженно: значит, призрачная нежить ночью совсем близко была, в «Стеклянную собаку» пробраться пыталась, да встал у нее на пути Пичес, ценой своей жизни друзей защитивший…
— Ах, Пичес, Пичес, — пробормотал гоблин Куксон. — Как же близко он оказался, твой край света…
Постоял немного, чувствуя себя, как в тяжелом страшном сне, от которого вовек не проснуться, поднял с земли Бонамура, отряхнул с его морды снежок, взял под мышку и, шатаясь, поплелся обратно, не чувствуя холода, не замечая ничего кругом.
…Словно бы во сне, добрался Куксон до Ведомства, заперся в своем кабинете, положил Бонамура на стол, рухнул в кресло и замер.
Странно чувствовал себя гоблин: внутри от отчаяния и горя словно заледенело все, словно, куда ни глянь — везде мертвая безжизненная равнина, снегом засыпанная, и нет никого кругом, только ветер свистит. И сердце будто в кусок льда превратилось, нет в нем ни чувств, ни желаний, потому что какие же желания у куска льда.
Что ни сделай, что ни пожелай, все равно время вспять не повернуть и Пичеса не спасти. Никогда не отправится он на край света, не увидит, как плывет в голубой пустоте золотое солнце…
Долго сидел неподвижно гоблин Куксон, бездумно глядя в окно, за которым царила темная зимняя ночь, а как посветлело на востоке небо, Куксон поднялся и принялся тяжело ходить из угла в угол, сосредоточенно размышляя о чем-то. Брови гоблина были сдвинуты, губы плотно сжаты, а мысли в голове крутились такие, что вслух и вымолвить страшно.
Однако же, думай, не думай, а выход Куксону представлялся только один.
Гоблин подошел к столу, звякнул в колокольчик, но тут же спохватился: рассвет только-только забрезжил, помощник Граббс, небось, еще сладкие сны видит.
Однако ошибся: скрипнула дверь, неслышной тенью появился Граббс. По виду его Куксон догадался, что помощник уже все знает и сочувствует всей душой, но со словами утешения не спешит: не в обычае у гоблинов сочувствие выражать, потому-то люди, плохо гоблинское племя знающие, и считают их бесчувственными да черствыми.
— Вот что, — начал Куксон, не утруждая себя утренними приветствиями. — Отложи все дела и отыщи-ка мне Мейсу. Передай, чтобы он сей же момент явился ко мне и…
Помощник Граббс позволил себе перебить Куксона:
— Мейса здесь, — почтительным тоном доложил помощник. — В приемной все это время сидел, а как светать стало, я его в своем кабинете укрыл: вдруг его милость маг Хронофел с утра пораньше пожалует и увидит.
— Ясно, — сказал Куксон, совсем не удивившись: все его мысли были сосредоточены на другом, на удивление уже и сил не осталось.
— Скажи, чтобы заходил.
В ожидании приятеля Куксон снова принялся ходить туда-сюда: невыносимо было оставаться на одном месте.
Дошел до окна, повернул, двинулся обратно и, проходя мимо зеркала, остановился.
Куксон не считал себя тщеславным, хотя, чего греха скрывать, любил иной раз у зеркала задержаться: приятно взглянуть на себя — солидного, важного, достигшего на службе немалых высот, полюбоваться, как ладно сидит форменная курточка, как сияют серебряные пуговицы… а вскоре, возможно, он и до золотых дослужится!
Но сегодня все было иначе.
Бежали по спине мурашки, холодели руки, а сердце обрывалось и падало в какую-то бездонную пропасть, потому что сегодня видел Куксон в зеркале не почтенного, уважаемого всеми гоблина, а гоблина, замыслившего преступление.
Глава 9
Как дальше, после долгого разговора с Мейсой целый день прошел, Куксон и не помнил. И как ни пытался потом припомнить, так и не смог: был день — и нет его.
Поздно вечером в «Стеклянную собаку» отправился, просидел там всю ночь возле очага, а под утро вышел на крыльцо, свежим воздухом подышать да посмотреть, как падает редкий снежок. Скоро рассвет, значит, пора заняться делами, о которых они с Мейсой толковали.
И только о предстоящих делах подумал, как снова сердце ухнуло в бездонную пропасть — черезвычайно неприятное ощущение!
Но как бы то ни было, к назначенному часу Куксон был готов: стоял посреди своего кабинета, облаченный для важного официального визита: в куртку зеленого бархата с начищенными серебряными пуговицами, коричневые штаны, новый колпак с длинной кисточкой. На шею повесил серебряную цепь с бляхой, на бляхе изображение огненного феникса, символа Лангедака, на плечо — сумку, запечатанную особым магическим заклинанием, только сам Куксон ее открыть может.
Глянул невольно на себя в зеркало, махнул с отчаянием рукой и покинул кабинет.
Путь Куксона лежал в городскую тюрьму.
Миновал Сторожевую площадь, Караульный переулок, свернул на Гончарную улицу. Теперь гоблин шел уже не один, рядом вышагивал помощник Граббс, одетый в форменную курточку с медными пуговицами — серебряные ему пока что по чину не полагались.
Куксон приблизился к воротам тюрьмы, постучал в окно караульной будки, потом вынул из сумки бумагу с печатью и малый ларец.
Ларец сунул помощнику Граббу, а бумагу протянул дежурному троллю, высунувшемуся в окно.
— Почтенный Куксон! — почтительно поприветствовал его тролль. — Сказать не могу, до чего мы рады снова видеть вас в нашей тюрьме! Право, были бы счастливы, если бы нас совсем не покидали! А, Граббс, и ты здесь! Первый раз к нам?
Помощник кивнул.
— Что ж, будьте, как дома!
— Гм… — промычал Куксон. Сколько раз он от троллей-надзирателей приветствия слышал, но никогда внимания особого не обращал, а сегодня что-то подумалось: как-то зловеще оно прозвучало, как-то пророчески, что ли?
— Я, собственно, с ежегодными заклинаниями, — объявил Куксон. — Как всегда перед зимними праздниками.
— Знаю, знаю! — тролль выскочил из башни и собственноручно распахнул перед Куксоном и его помощником калитку. — Начальник Мадьягар еще вчера распорядился насчет вас. Сию минуту его известим!
Он отдал приказ другому троллю.
— Доложи его милости, что из Ведомства магии явились. А вы, почтенный Куксон, где желаете обождать: здесь или возле Восточного крыла?
— Пожалуй, возле Восточного крыла.
— Могу сопровождающего отрядить.
— Не нужно, — чуть поспешней обычного ответил Куксон. — Дорогу я и сам хорошо знаю. Подожду начальника Мадьягара около входа в галерею.
Тролль поклонился, придерживая дверь калитки. Сердце гоблина прыгнуло, перевернулось в груди, однако же Куксон постарался виду не показывать и вести себя, как можно естественней. Обернулся на помощника: тот на мгновение замер перед распахнутой калиткой, словно не решаясь войти, потом вдохнул, выдохнул сквозь крепко сжатые зубы — и шагнул.
