Джоэл Розенберг - Багровое небо
Что ж, хорошо хоть, что наручники быстро сняли и что не стали долго держать в тюрьме, да и штраф не так велик, чтобы обеспокоить Ториана дель Ториана.
Карин стала бы спорить из-за денег, но она женщина, и финансы — ее забота. Ториан дель Ториан просто-напросто засунул руку во внутренний карман куртки и достал три пачки по десять двадцаток в каждой, как научила его Карин. Хорошо, что не забыл отсчитать и убрать обратно в карман пять банкнот.
Домовладелец, принимая деньги, ворчал и улыбался. Нет, он и в самом деле улыбался, забирая деньги! У горожан что, вообще нет гордости?
Нет, нечестно так думать. У них есть гордость. Просто она в худшую сторону отличается от той гордости, которую Ториан дель Ториан усвоил у своего отца еще ребенком.
Пока Ториан стоял, глядя за ленту, одетый в синюю форму местный блюститель порядка, заметно дрожа от холода, вылез из автомобиля со включенным мотором, громко хлопнул дверью и быстро направился к Ториану.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр?
Он был вдвое моложе Ториана, с жидкими темно-русыми усиками, однако использовал уважительное обращение «сэр» и предлагал помощь в удивительно дерзкой манере, выказывая отсутствие уважения или желания помочь.
В Городах человеку, наделенному подобным высокомерием, не повредило бы умение хорошо владеть оружием и терпеть боль: там быстро усваиваешь, что высокомерие лучше не выказывать. Всегда найдется тот, кто фехтует лучше тебя, и уж во всяком случае, фехтовальщиков на свете много.
Но Ториан дель Ториан вторую и большую часть своей жизни провел не в Городах. Не пора ли ему притерпеться к обыденной дешевой грубости? В конце концов он редко выбирался за окрестности Хардвуда.
До последнего времени, во всяком случае. Даже удивительно, насколько сильно человек может привязаться к своему обиталищу.
— Сэр? — Блюститель говорил слишком громко и вел себя все навязчивее.
— Помощь? Нет. — Ториан дель Ториан улыбнулся и покачал головой. — Спасибо за предложение. Со мной все… в порядке.
Ему хотелось поближе взглянуть на окровавленную землю, однако он знал, что обнаружит за лентой. Поскольку Сын напал не в волчьем обличье, даже если на снегу и были отпечатки лап — а они там были, — власти все равно не поймут, что это значит.
— Выходит, просто смотрите?
— Печальная история, — промолвил Ториан. — Убили молодую женщину — так жестоко и ни за что.
— Угу. — Молодой человек кивнул, явственно смягчаясь. — Точно. Печальная история, да. Мы, знаете ли, не хотим, чтобы тут ходили. Если не возражаете.
Ториан посмотрел на ленту и подумал: не спросить ли, почему они тогда не огородили себе зачарованный круг побольше?.. Но откуда молодому полицейскому знать? Конечно, здоровяк со шрамом, глазеющий на место преступления, которое он, полицейский, охраняет, заставляет его нервничать.
Значит, Ториан дель Ториан отсюда уберется.
— Извините, что потревожил вас, — произнес Ториан, с трудом удержавшись от того, чтобы не отвесить короткий церемонный поклон-укор, прежде чем удалиться. Такие вещи здесь не в обычае, а Ториану не хотелось, чтобы молодой полицейский его запомнил.
И он спокойно двинулся прочь походным шагом — сегодня-то спешить некуда.
Греческий ресторанчик помещался на углу, наискосок через улицу. И хотя переднее помещение было холодным и неуютным, когда открывалась ведущая внутрь дверь, Ториана обдавало приятным запахом чеснока и жареного мяса.
Там стояли две большие… печи? Нет, не печи. Скорее уж, две большие круглые металлические жаровни: над каждой на стальном вертеле медленно поворачивалось бедро какого-то здоровенного животного, подрумяниваясь в жаре докрасна раскаленных металлических спиралей. То и дело один из смуглых мужчин в белом брал нож с длинным лезвием и вилку с длинным черенком и отрезал несколько ломтей, профессиональным движением скидывая их на блюдо.
Ресторан пользовался популярностью, и это означало, что, по меркам Ториана дель Ториана, здесь слишком людно. Ему нравилось знакомиться с чужаками — дома это слишком редкая роскошь, а в Хардвуде он к этому пристрастился, — но с одним или двумя за раз и не в помещении, заполненном галдящими людьми.
Тощая молодая официантка с лошадиным лицом и с волосами, выкрашенными в нелепый ярко-малиновый цвет, подошла к Ториану, прижимая к груди стопку меню с таким видом, словно боялась, что Ториан лишит ее этих сокровищ.
— Сколько? — спросила она.
Ториан не сразу понял вопрос.
— Я… я встречаюсь с друзьями.
Да она мила, когда улыбается!
— А, так вы, наверное, с теми четверыми! Они сказали, что ждут пятого, и заказали только саганаки.
И официантка провела Ториана мимо жаровен в боковой зальчик.
В переднем помещении царило оживление, но в заднем, таком же большом и заставленном столами, было пусто: лишь за дальним столом сидели четверо. Ториан занял оставленное ему место спиной к стене.
Все четверо были мрачны и угрюмы, даже юный Ториан. Ториан-старший знал, что все они, кроме Билли Ольсона, сталкивались со смертью и раньше. И вот теперь они увидели ее вновь.
— Последние телевизионщики уехали. Из «Вико».
Он никогда не мог взять в толк, почему телекомпании придумывают себе названия вроде «Кубус», «Нибук» или «Абук». Или «Вико» и «Кимступ».
— Вэ, и, ка, о. — Юный Ториан произнес название по буквам специально для озадаченной Мэгги. У него все всегда в порядке с правописанием и чтением. Возможно, парень чересчур хорошо разбирается в арифметике и деньгах, но больше, по счастью, в нем нет ничего женственного.
В отличие от некоторых других. Билли Ольсон оттопырил мизинец, поднимая к губам чашку с горячим шоколадом и делая преувеличенно осторожный глоток.
Джефф Бьерке изо всех сил пытался не смотреть на него сердито: Джеффу было неловко.
Что ж, Ториан Торсен мог его понять. Однако, судя по словам Мэгги, Билли Ольсон вел себя с честью и головы не потерял… Не стоит обращать внимания на его слабости.
— Торри… — начал Билли Ольсон, но умолк, когда официантка, южанка в годах, с колючими усиками, которые лучше смотрелись бы под носом у молодого полицейского, подошла к их столу, удерживая поднос со шкварчащей горячей сковородкой на одной руке; в другой руке у нее была небольшая стальная чашка и дешевая пластиковая зажигалка.
Билли поставил свою чашку на стол — на сей раз мизинец у него не оттопыривался — и принялся наблюдать.
Официантка плеснула в горячую сковородку прозрачной жидкости и с усталым «Опа!» подожгла плоскую желтую оладью, лежавшую в сковородке. Потушила огонь, выдавив на него лимон, и поставила сковородку на стол рядом с блюдом плоских треугольных хлебцев.
![Василий Сахаров - Имперская Окраина. [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)