Юлия Латынина - Дело о пропавшем боге
– Это почему же дурак, о государь?
– Потому что считаешь, что история зависит от случая и от тебя самого.
– И неужели ты думаешь, что можно истребить в людях стремление к справедливости? – прибавил, каменно улыбаясь, судья Бужва.
Иршахчан поднялся с трона и разинул рот.
Короткая четырехпалая лапа с когтями нависла над головой Нана… «Подавишься», – подумал Нан, свернулся кольцом и превратился в блестящий винтик. Иршахчан обернулся сорокой, нацелился щербатым клювом. Нан стал соколом; Иршахчан – огромной пестрой дрофой. Тогда Нан оборотился мышью и забился под древесную кору: в ноздри ударило вековой сыростью и жучком-короедом. Иршахчан стал кошкой и запустил под кору лапу. Та с треском разодралась, сук мирового дерева хрустнул и не выдержал. Небо падало на землю по баллистической кривой, и Нан был тому причиной.
Чиновник в ужасе открыл глаза и что-то залепетал.
Зрители весело и хрипло смеялись: они не заметили свершившейся катастрофы… Нана взяли за шкирку, встряхнули, как мешок с мукой, поставили на ноги и повели сквозь расступающуюся публику. Слева шел рогатый шаман Тоошок. Справа шел белокурый племянник Маанари, побратим Кирена. Рука его тихо поглаживала рукоятку варнарайнского кинжала. Нан не знал, как относились друг к другу названные братья, но это было совершенно неважно. По обычаю варваров, за побратима полагается мстить, и Большой Барсук будет мстить, если хочет оставаться во главе своего отряда.
Руки были по-прежнему скручены за спиной: эти узлы, стало быть, символического значения не носили и развязывать их ни кто не собирался. Тропка была ровной, но ноги почему-то норовили подогнуться.
– Ага, – сказал слева шаман на ломаном вейском, – на восьмом суку был. Дрался.
– Хотел бы я знать, кто победил, – с хрипом сказал Нан.
– А какая разница? – удивился Тоошок. – На этом небе одна твоя душа дерется с другой твоей душой.
Нана втолкнули в огромный шатер, украшенный с безвкусной жадностью грабителя. В шатре шел не то пир, не то совещание. Лавки были не застелены, чтобы видеть, что под лавками нет засады. На грубых деревянных столах громоздилось все, что бегает, прыгает, плавает и летает. Во главе стола сидел большой деревянный идол, а перед идолом стояло здоровенное блюдо с четырьмя серебряными ушками, до краев наполненное едой земли и реки. Горцы, дети природы, еще не дошли до такого свинства, чтобы садиться за пир без бога.
Человек, восседавший справа от идола, грузно поднялся на встречу вошедшим.
– А вот и господин инспектор из столицы! – проговорил он на вполне сносном вейском. – Сам император, о братья, обратил на нас свое лучезарное внимание в лице своего посланца.
Нан так и не понял – намеренно или нет исковеркал человек придворные обороты, но вожди одобрительно гоготнули.
– С чем пожаловал, господин инспектор?
– Я пришел поговорить с князем Маанари, – сказал Нан.
– Что ж! Я тебя слушаю! – и мужчина гордо подбоченился.
Нан внимательно оглядел его. На фотографиях, виденных им, было три человека. Двое стояли сзади: шаман и племянник Маанари. Подбоченившийся человек нисколько не походил на третью фотографию. Нан отвел от него глаза и медленно зашагал вдоль скамей, вглядываясь в лица пирующих. Руки, связанные за спиной, совсем онемели. Нан остановился перед здоровым, как бык, белокурым бородачом лет сорока.
– Разве князь Маанари уже настолько подражает императору Веи, что не может говорить без посредников? – спросил Нан, кланяясь ему.
По столу прокатился сдержанный ропот.
Князь угрожающе выставил вперед нижнюю челюсть и закричал шаману по-ветхски:
– Ты говорил, что он нынче не сможет колдовать!
Тоошок возразил: он обещал прогнать лишь черные чары, нельзя лишить ведуна всех чар и оставить ему разум. Князь неопределенно хмыкнул и оглядел Нана еще раз с головы до ног. Нан оглядел его в ответ.
– Ну что ж, – произнес князь, – наши обычаи велят накормить гостя: присаживайся.
Нан продолжал стоять.
– Спасибо, князь, – сказал он, – но наши обычаи не велят есть со связанными руками.
Пирующие сразу же загоготали, а вслед за ними рассмеялся и князь. Нан отметил про себя, что в империи другой порядок: первым смеется начальник, а уж затем – подчиненный.
– Ну что, развяжем ему руки? – обратился князь к дружинникам.
Те нестройно согласились, высказываясь в целом в том смысле, что вейские чиновники и так слабосильней крысы.
С Нана сняли веревки и посадили на лавку. Князь сам вручил Нану полный кубок вина. Кто-то положил перед ним здоровенный кусок мяса на лепешку, заменявшую отсутствующие тарелки.
– Зачем ты пожаловал сюда? Чтобы сглазить нас? – обратился князь к Нану. – Но это, – князь довольно улыбнулся, – тебе не удалось.
Нана, привыкшего к тихим голосам и уединенным беседам, стеснял зычный голос князя. Маанари, казалось, не испытывал ни малейшей нужды в разговоре с глазу на глаз.
Тут Нан стал говорить благое государево слово о могуществе империи, и слушали его вовсе не так хорошо, как об этом сказано в «книге Творения». Прямо скажем, слушали с откровенной насмешкой. А слова о военных поселениях, привилегиях и почете, которые можно получить, не рискуя в войне, развеселили князя.
– Чем же мы рискуем, вступая в бой, – удивился Маанари, – разве ваши войска умеют драться?
– Один ветх стоит сотни вейских воинов, – кивнул Нан, – но нас не в сто, а в тысячи раз больше.
– А я слыхал, – прищурился Маанари, – что предки нынешнего императора тоже родом с гор. То, что сделал один горец, могу сделать и я.
– А если не сможешь? – спросил Нан.
Князь довольно засмеялся.
– Ты поступил, как храбрец, явившись сюда, но все равно ты рассуждаешь, как чиновник. Это вейцы дерутся, чтоб что-нибудь получить, а ветхи дерутся потому, что любят драться! Если мы победим, мы завоюем ойкумену, а если падем – то окажемся сразу в раю!
– А если ты попадешь в плен или потерпишь поражение, что останется от твоей власти, князь?
– От кого мне терпеть поражение? – рассмеялся Маанари. – От господина Айцара, который продавал мне свое железо, и покупал у меня чужое зерно? Мне стыдно сражаться с войсками, во главе которых стоит базарный торговец!
А если мне будет не хватать своих воинов, – продолжал князь, забавляясь, – то я позову на помощь ваших подданных! Ты не скажешь, чиновник, почему ваши крестьяне встречают нас с радостью и тут же бегут топить чиновников? Почему ваши богачи норовят торговать с врагом? Почему даже наместники провинций готовы изменить своему императору? И почему даже пеший воин в моем войске скорее даст себя из рубить и сварить, нежели продаст меня?
