Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
В трактире повис обычный неразборчивый гул беседующих голосов, нарушаемый то пронзительным смехом девиц, то ученым спором между студентами, то обрывком разудалой песни. Фон Краузер под шумок тоже обзавелся собеседником: к его столу подсел невысокий тип, только что вошедший с улицы и с ног до головы завернутый в мокрый темный плащ. Вот незнакомец откинул капюшон, мелькнули рыжеватые локоны и я с некоторым изумлением признал не кого иного, как доверенное лицо наместника Мартиница — Станислава Штекельберга. «Прашна Брана» что, становится самым модным заведением Праги? Какого черта сюда принесло Штекельберга, без насущной необходимости не высовывающего носа за пределы Градчанского кремля и Малой Страны? Или он исчерпал свой кредит у пани Эли? Я буду не я, если не узнаю, о чем они шепчутся!
Кто-то из приятелей позвал Орсини, итальянец извинился и ушел. Воспользовавшись моментом, я переметнулся поближе к столу фон Краузера, ткнулся в чью-то оставленную кружку и навострил уши.
— Он поверил, — приглушенно, но торжествующе сообщил пан Каспер. — Эта тупоумная саксонская скотина поверила всему, от первого до последнего слова!
Штекельберг кивнул и вымученно улыбнулся. Вид господина секретаря наводил на мысль, что этот человек вынужден заниматься делом, которое ему совершенно не по душе, а потому испытывает не только муки совести, но и физические страдания, однако не в состоянии сделать решительный шаг, бросить все и уйти. Краузер не обращал на это внимания, разглагольствуя:
— Им конец. Точно говорю, конец! Скажите пану наместнику, пусть ни о чем не беспокоится и занимается своими делами. Еще до Рождества господа инквизиторы разделаются с ними. Глядишь, повезет, и театр заодно приберут к рукам. Кстати, мэтр Никс говорил, что ему для дальнейших опытов нужны молоденькие девицы. Актерки не подойдут? Там такие есть — загляденье... — Каспер выкроил масляно-восхищенную физиономию.
— Я спрошу, — отсутствующим тоном пообещал Штекельберг и поднялся, снова запахиваясь в черную ткань. — Значит, можно передать, что все готово?
— Заключительное заседание трибунала назначено на следующую пятницу, через пять дней, — фон Краузер допил свое пиво, бросил на столешницу пару серебряных марок и тоже оторвался от табурета. — Если все пойдет, как задумано... Загляните сюда денька через два, тогда я буду в точности знать, как обернутся дела в Клементине, — он хмыкнул и вполголоса добавил: — Да успокойтесь вы, все идет, как надо. Не выкрутиться им, святой истинный крест, не выкрутиться! Пан наместник — умнейший человек, он все правильно рассчитал, а в инквизиции, где всем заправляет упрямая бестолочь Мюллер, никто ничего не заподозрит. А коли вдруг заподозрят, возмущаться не станут. Где это видано, чтобы инквизиторы признавались, будто загребли кого-то по ошибке? Идите, я выйду следом.
Пан секретарь снова кивнул, точно выполняя заученное движение, и тенью выскользнул из зала. Осведомитель задержался, снисходительно взирая на веселящихся студентов, и степенно прошествовал к выходу. Я смотрел ему в спину, и в голове моей воцарялось звенящее, тревожное предчувствие грядущих неприятностей.
Кто-то осторожно дотронулся до моего плеча, ехидно осведомившись, не увидел ли я призрака — вернулся Джулиано. Времени на раздумья и колебания не остается, нужно либо начинать действовать, либо плюнуть на все, тянуть сладковатую наливку с привкусом лесных орехов, слушать Лэрца и постараться все забыть. Мне это не касается. Меня это не касается. Меня...
— Джулиано, мне потребуется ваша помощь. Возможно, придется набить кое-кому морду. Также возможно, что нам в руки попал кончик нити, способной вытащить Мирандолу и Луиджи из-за решетки. Но это наверняка будет опасно.
Боже, это что, я сказал?
— Пошли, — Орсини, спасибо ему, не стал выспрашивать подробности.
Мы выскочили из теплого уюта трактира в плывущий мимо ноябрьский вечер, промозглый и запорошенный снова начавшимся снегопадом. Штекельберг, похоже, успел уйти довольно далеко, чему я в душе порадовался. Мне вдруг захотелось, чтобы этот запутавшийся в собственных прегрешениях юнец получил возможность расстаться с прежней жизнью и начать все заново.
— За кем мы идем? За ним? — деловито спросил Джулиано, показывая на почти неразличимые в серых сумерках очертания движущейся впереди фигуры. — Я могу узнать, кто это?
— Каспер фон Краузер, вроде бы как человек инквизиции, но в последнем я теперь здорово сомневаюсь, — на ходу бросил я. — Синьор Джулиано, похоже, что братья святого Доминика вляпались в коровью лепешку таких размеров, что и представить страшно...
— Что я должен делать? — без малейшего признака волнения спросил итальянец.
— Сам не знаю, — честно признался я. — Думаю, мы сейчас попытаемся расспросить его кое о чем. Скорее всего, он не захочет отвечать или начнет выкручиваться. Тогда... мне ничего не приходит в голову, разве что попытаться оглушить его, дотащить до Клементины и допросить там с помощью отца Алистера.
Мы быстрым шагом шли по безлюдной и засыпаемой мокрым снегом Целетной улице, догоняя Краузера, мелькали фонари в подъездах домов, далеко впереди сквозь снежную круговерть проглянули два острых шпиля над собором Богоматери...
Тут-то все и случилось.
Человек возник откуда-то из переулка, уходящего в глубины гетто, и громко позвал:
— Краузер!
Любимчик отца Густава остановился, как-то странно перекосившись на один бок. Я дернул Орсини за рукав и затащил в ближайшее укрытие — глубокую арку перед входом в зажиточного вида особняк.
— Думал, отсидишься в Париже под рясами инквизиторов? — с нескрываемой издевкой поинтересовался неизвестный. — Зря, зря... Я обещал, что найду тебя — и вот нашел. Не желаешь ничего сказать на прощание?
Пан Каспер молча развернулся и бросился бежать, поскальзываясь на грязной мостовой. Он не звал на помощь — то ли воздуха не хватало, то ли догадывался, что никакой помощи не придет. Его противник устремился вдогонку, мы с Орсини, не сговариваясь, выскочили из-под арки, торопясь успеть к месту развязки неведомой нам трагедии. Краузер требовался мне живым. Когда он скажет все, что ему известно, а я сохраню это на бумаге — пусть тогда разбирается со своим прошлым и неоплаченными долгами.
Шагов через десять незнакомец поравнялся с Краузером и сцапал того за отворот плаща. Они развернулись лицом к лицу, с какой-то безукоризненной и неуместной грациозностью, точно выполняя па старинного танца. Каспер размашисто качнулся назад и упал, так и не издав ни звука.
Джулиано вполголоса отпустил заковыристое итальянское проклятие. Я услышал тихий шелест покидающей ножны стали и потянулся за собственной шпагой, хотя не думал, что она пригодится. Убийца — я не сомневался, что господин Каспер фон Краузер только что отправился прямиком к святому Петру, давать отчет о своей не больно-то праведной жизни — не пытался убежать или скрыться. Он стоял посреди улицы, держа чуть на отлете правую руку с коротким широким ножом, и смотрел, как мы приближаемся. Усиливающийся снег падал на его непокрытую светловолосую голову, таял в медленно растекающейся между булыжниками блестящей черной луже. Где-то неподалеку хлопнула дверь, истошно завизжала женщина, загромыхали приближающиеся шаги. Городская стража, как всегда, подоспела вовремя: когда все закончилось.
