Ксения Медведевич - Сторож брату своему
Старик понимающе улыбнулся:
— Как прикажешь, господин. А вы будете, случаем, не из Мейнха?
— Мы из Ракки, — важно ответил третий купец, Хилаль ибн Мухаммад.
— Далекий же путь вы проделали, — понимающе покивал старик.
Приобнимая ластящуюся белокожую красотку — не иначе, с северных границ, — Хилаль заметил:
— Говорят, эмир верующих задержится в Харате, а халиф — что солнце, о старик. Оно греет всех и всех дарит своими лучами.
— Иди уже, — отмахнулся от любопытствующего невольника Аби Ауф.
И поманил к себе нубийку.
Та пошла к нему на четвереньках, по-кошачьи выгибая спину и качая большим задом, обтянутым тонкими шальварами. Платье сползло на спину, груди призывно колыхались.
Тяжело дыша, Аби Ауф поднял к губам чашку. За этими разговорами он так и не успел ничего взять в рот — ни вина пригубить, ни плова попробовать.
Темная ручка метнулась с какой-то нечеловеческой быстротой, вино плеснуло — на колени, на ковер, на подушку, потекло вниз к локтю. Перехватившая запястье рука нубийки стала мокрой и скользкой — дерзкая девчонка окатила и его, и себя.
— Что ты делаешь, о скверная! — в ярости выкрикнул Аби Ауф.
В ответ девушка придвинулась совсем близко, так, что он ощущал тепло ее тела. Рядом под руками Хилаля постанывала белокожая: тот запустил ей руку под платье и сосал нижнюю губу.
С трудом оторвавшись от этого зрелища, Аби Ауф снова посмотрел на нубийку: та продолжала крепко сжимать запястье, бесстыдно улыбаясь. Он дернул руку, вино плеснуло снова.
— Ты не боишься, о купец? — засмеялась, показывая розовые десны, невольница. — Сейчас пост, ты не должен ничего вкушать до заката!
— Пусти! — строго приказал Аби Ауф — у себя дома он не позволял рабыням так своевольничать.
Пальчики медленно разжались.
— Смотри, — щурясь и ласково улыбаясь, протянула девушка. — Если ты обманешь Всевышнего, Он обманет тебя: Творец ревнив и ждет, не прощая…
Аби Ауф отхлебнул вина и смерил ее взглядом:
— А ты кто такая, чтобы учить меня богословию?
Девушка звонко рассмеялась, зазвенев монистом:
— Я — пери по имени Судабэ, о ашшарит! Я дева паирика, я дарю людям наслаждение!
Аби Ауф расхохотался следом:
— Воистину, это так! Ты пери, о девушка, и я не видел пери обольстительнее тебя!
И, отхлебнув снова, сказал:
— Иди ко мне, о Судабэ…
И, облизнув губы, протянул к ней руку. Хилаль и Маруф уже ушли внутрь дома и, судя по вскрикам и стонам, занимались делом. На айване остались лишь они вдвоем.
Нубийка томно улыбнулась и, приподнявшись на коленях, принялась развязывать шнурок своих шальвар. Застонав от нетерпения, Аби Ауф сгреб ее в охапку и хотел уже повалить на спину, как вдруг услышал новый женский голос. Голос мурлыкнул на фарси:
— Ну, что тут у тебя, Судабэ?
Обернувшись, он увидел высокую женскую фигуру. Свет и тень качнулись с отражениями пальмовых листьев на занавесях, и женщина подошла чуть ближе. Ее окутывало что-то прозрачное, похожее на золотистое покрывало. Нубийка легонько отстранилась и поднялась на ноги:
— Он ваш, моя госпожа.
Разинув рот, Аби Ауф смотрел на приближающуюся фигуру в золотом ореоле. Женщину обвивало не покрывало. Она плыла над досками пола, укрытая лишь водопадом золотых волос. Совершенно обнаженная.
Когда она опустилась перед ним на колени и положила руки на плечи, человек попытался что-то выговорить. Тонкий длинный палец запечатал ему губы:
— Зачем это нам?.. — показывая острые клыки, улыбнулась пери.
И, довольно вздохнув, взяла человека за голову и придвинулась к его рту, жадно раскрывая свой.
Поцелуй длился долго — человек быстро перестал стонать и извиваться. Тело отдавало жизненные соки медленно, постепенно скукоживаясь под одеждой, словно из него выпускали воздух. Пери любила ашшаритов — за полнокровность. И за жизнелюбие — в них дух бил ключом. Они с сестрой даже поспорили за этого гостя — в конце концов, троих человек никак нельзя разделить пополам.
Когда агония прекратилась, она отлепилась ото рта высохшего, похожего на выпотрошенную куклу скелета. И отпустила морщинистую голову с выпученными глазами и оскаленным ртом.
Тело купца повалилось на пол с глухим стуком и тут же рассыпалось на мелкие, покрытые обрывками кожи кости.
Поднявшись на ноги, пери разочарованно поворошила ворох костей и тряпок:
— Трухлявы нынешние люди, Судабэ… В прошлые времена, залучив к себе парса, я питалась им неделю. А когда нам однажды попался ансар — мммм… Я неделю его соблазняла, Судабэ, — неделю! На пару с сестрой!
Девушка ахнула, подпирая ручкой щеку:
— Неделю?.. Ах, госпожа, я даже представить себе такого не могу!
Пери, встряхивая золотыми волосами, мечтательно улыбнулась, щурясь сладостным воспоминаниям:
— Да-аа… Было время. И нам хватило его надолго, Судабэ, — а ведь мы брали его в постель, мммм….
— Ах, — покачала головой невольница. — Где ж теперь такого взять…
— Измельчал людской род, — кивнула головой пери.
Полосатые занавеси колыхнулись, и между полотнищами просунулась смуглая голова старика:
— Что прикажешь делать с телами, госпожа?
Пери пожала плечами:
— А что можно сделать с этой трухой? Удобри ей кинзу. А тех двоих отдай молодым пальмам у северной стены — хотя какой от них может быть прок — не представляю. Мда, куда катится мир?..
…Поднимаясь после последнего раката молитвы — в Рамазза он всегда совершал намаз в четыре поклона — Рашид вдруг увидел, что слева от него, прямо в нескольких шагах от молитвенного коврика, стоит девушка. Над пальмами занимался ветреный рассвет, по утоптанной глине площадки перед коновязью пролетали листья и соломины. Зевая и потягиваясь, сонные слуги плескали в лицо водой из умывального таза. На девушку — а она стояла не просто с открытым лицом, а вообще без покрывала, только в легкой шальке на плечах — никто не оборачивался.
Рашид сморгнул и решил, что от свиста в ушах и пыли люди сходят с ума и не видят явного.
— Твои друзья, о купец, решили задержаться на пару дней, — мурлыкнула девица, щуря густо подведенные глаза.
— Тьфу на тебя, о скверная, о дочь греха, прикройся, — закрываясь рукавом и отворачиваясь, буркнул Рашид. — И эти сыны блуда мне не друзья. Мы просто ехали вместе от Маджерита. К тому же я никакой не купец, а вовсе даже и посыльный. Прикройся, говорю, смотреть стыдно!..
— Прощай, человек, — мурлыкнули снова.
Когда Рашид с опаской опустил рукав — из-за этого ветра он не услышал удаляющихся шагов и на всякий случай выждал подольше — рядом с его молитвенным ковриком уже никого не было.
