Наталья Резанова - Дети луны
«Все. А я-то верил, что она меня послушается». Раймунд прижал руку к горлу.
— Немедленная казнь! — выкрикнул Унрик. — Пусть позовут палача!
— Ну, зачем же, — сказал наследник. — Сжечь ее мы всегда успеем. Я думаю, мы от нее еще многое можем узнать.
Сразу, как только позволили приличия, Раймунд бросился в темницу. Еще с порога он крикнул:
— Что ты наделала! Ты ничего не хочешь понять! Они же казнят тебя!
— А я не против, чтобы меня казнили. Надо же как-то кончать эту историю…
Ее безразличный тон отрезвил Раймунда.
— Устал я с тобой как собака, — он присел на ступеньку.
— Бедняга. И какого черта ты со мной связался? Тем более что я тебе вовсе не нравлюсь. Скорее наоборот. Странник?
— Знаешь, что однажды сказал мне о тебе король? «Бывают люди, которые за мнимой чистотой скрывают неверие и насмешку. А у Странника за неверием и насмешкой скрывается чистая душа».
— Неправильно сказал. Душа, очищающаяся неверием и насмешкой.
— Тебе очень плохо?
— А я утешаюсь. Философией. Благо обстановка располагает.
— Ты знаешь Боэция?
— Как тебе сказать. Я уже говорила — однажды настоятель Святой Маргариты принес для украшения моему отцу старую хронику Кнерингов, а в нее было заложено несколько листов пергамента. Вот я кое-что и усвоила.
— Боэций… «Что вам, друзья, называть меня вечно счастливым?» — пробормотал он. — «Тот, кто упал, никогда поступью твердой не шел…»
— А я запомнила другое, — твердо сказала она. — «И без надежды будь безмятежен».
Он поднялся. Отвечать не хотелось. Но ему казалось, что он начинает ее понимать.
— Хочешь, скажу, в чем основная разница между Адрианой и Странником? Помнишь любимую фразу Странника в Абернаке?
— «Каждый должен знать свое место»?
— Именно. Адриана же не хочет знать своего места. За это ее и убьют, хотя, может быть, Странника и пощадили бы.
— Вся беда в том, что ты привыкла считать Странника и Адриану разными людьми…
— Они и есть разные.
— …и думать о них отвлеченно. Но есть ты. Сама. Имя не важно. Ты. И как бы ни решилась судьба Странника или Адрианы, это будет твоя судьба. Подумай об этом. Подумай!
Все они думали. И ничего не могли решить. День за днем, допрос за допросом, а следствие оставалось на прежнем месте. На первый взгляд, все было ясно, и в то же время постоянно запутывалось. И хотя путаница создавалась преимущественно стараниями Раймунда, иногда все это напоминало ему кошмарное видение, страшную сказку. Угрюмый замок посреди ледяной равнины, где томится… нет, не заколдованная принцесса, а изможденная полуседая женщина в платье, постепенно превращающемся в лохмотья. Он часто беседовал с ней, и она привыкла к нему. Порой ему казалось, что он понимает ее как себя, но часто он словно натыкался на каменную стену. Бывало, что на суде ему, путем сложных умозаключений, удавалось подвести слушателей к благоприятным для нее выводам, и она тут же, одним-единственным словом, исполненным дерзостной насмешки, разрушала все его построения. Подобное поведение исключало всякую возможность сговора между адвокатом и подсудимой, и никто не догадывался об их странной дружбе, но ему от этого было не легче. Он видел, что все происходящее ей не так уж безразлично, как она хочет показать. Вид у нее был подавленный, и, похоже, ее лихорадило, хотя она об этом никогда не заговаривала.
Однажды он спросил, не мучит ли ее мысль о Даниэле.
— Я забыла о нем, — сказала она. — Вот о Визе вспоминаю. Это был противник! И это была работа! Его было за что ненавидеть. А тот… не послушался умного совета — вот и напоролся… И вот из-за такого… — она прикусила губу.
— Смирись! Я прошу тебя! Смирись, хотя бы притворно… Ну, где твоя былая расчетливость? Не противоречь им. Потерпи немного…
— Еще скажешь — «Христос терпел»… Так ему было за что терпеть — он мир спасал! А кого спасу я? Только не себя, поверь…
Но чем мрачнее он оставлял ее вечером в темнице, тем более вызывающе, как правило, вела она себя утром на допросе и прямо-таки наслаждалась, навлекая на себя ярость судей.
Как-то Лонгин сказал Раймунду:
— Что она делает, черт бы ее побрал! Никогда я не видел, чтоб человек сам старался себя погубить.
— Может быть, она хочет умереть? — высказал Раймунд уже приходившую ему мысль.
— Чушь какая! Жить так хорошо! — Лонгин пожал плечами. — Право слово, сидела бы лучше дома со своей прялкой, меньше было бы забот и ей, и нам.
Жизнь в замке текла своим чередом. Меласси с частью гарнизона отправился, как он выразился, «поучить мужиков уму-разуму». Теофил, который слыл его приятелем, скучал, требовал, чтобы его развлекали, и рассказывал всем разные похабные истории. Среди прочего населения замка наблюдалось некоторое брожение. Многие были напуганы россказнями о ведьме, а свидетели убийства подливали масла в огонь. Пошли разные шепотки. Это коснулось как простых слуг, так и кое-кого из рыцарей. Эсберн, например, теперь большую часть времени проводил в замковой церкви. Но было и другое. Когда Адриане в первый раз накладывали цепь, ее разули. Теперь у нее на ногах были чулки и башмаки. Кто ей их передал, она наотрез отказалась сообщить. Обнаружилось, что она слишком хорошо осведомлена о том, что делается в замке. Кроме Раймунда, с ней виделись только стражники, приносившие обед, но они часто сменялись. Унрик решил было вплотную этим заняться.
— Я слышал, что находятся люди, которые осмеливаются говорить с тобой?
— Осмеливаются.
— Кто это?
— Те, кто знал меня на войне.
— О чем они говорят?
— Об этом ты у них сам спроси. Только ты прежде их найди. — Она засмеялась тем нехорошим смехом, к которому Раймунд уже успел привыкнуть. Большего от нее не добились.
После допроса все остались на своих местах.
— Февраль уже близится к концу, — тихо сказал епископ, — а морозы все лютеют… И в этом, — он повысил голос, — я вижу некое знамение.
— Точно так! — воскликнул Унрик. — Пора кончать с этим делом. Уже почти месяц мы только им и занимаемся. Как будто это так уже важно.
— Очень важно! — епископ поднял палец. — Нет ничего более важного, сын мой, чем установленный от века порядок. Он должен быть почитаем и незыблем! А эта женщина нарушила порядок. Она захотела сравняться с мужчиной, что противоречит божественным установлениям! А если подобные мысли начнут посещать других женщин? И если вообще все захотят жить, как им хочется, а не как положено? Вообрази, какая поднялась бы смута! Опасный пример, очень опасный! И это сейчас, когда в королевстве — наконец-то! — воцарился мир… — Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями.
— И чтобы избежать повторения таких позорных случаев в будущем, мы должны тщательно разобраться. Разумеется, всего нельзя предусмотреть, но мы должны стараться не допускать ничего подобного впредь. Может произойти и более страшное. На этой молодой женщине явственно лежит отблеск адского пламени, но сатана способен явиться и в ангельском обличье… — И словно бы без всякой связи с предыдущим добавил: — А людям низкого звания, коих немало в замке, это послужит хорошим уроком.
