Наталья Резанова - Дети луны
Адриана. Какое ведовство? Нет этому ни свидетельств, ни доказательств. Один лишь злобный навет, причины которого вам известны!
Епископ. Вот тебе первое доказательство — все слышали, как ты высказывала знания невозможные для женщины, тем паче низкого рода. Разве такое не от дьявола?
Адриана. Святая Екатерина еще отроковицей победила в споре пятьдесят ученых книжников.
Епископ. Как смеешь ты себя сравнивать!
Адриана. Я не сравниваю. Я хочу сказать, что святые должны служить нам примером, что женщина может быть ученой и что знания — от Бога. Тем более, что Екатерину все равно потом казнили…
Епископ (побледнел, поняв скрытый намек). Вот второе доказательство — смерть Генриха Визе. Все знают, что это дело твоих рук. Но никто из пленных рыцарей не мог объяснить, как это случилось. Они были убеждены, что здесь замешаны темные силы, нашедшие прибежище в Великом лесу.
Унрик (тихо). Говорили, что его уволок (шепотом) сатана, поэтому тело бесследно исчезло…
Адриана. У ордена плохая разведка, иначе бы они знали, что бесследно ничто не исчезает.
Раймунд (радуясь изменению темы). Визе был одним из главнейших врагов короны. Его убийство нельзя счесть преступлением. Особенно если она подчинялась приказу сюзерена.
Лонгин. Вот именно. Приказ есть приказ.
Адриана. Я убила бы его и без приказа.
Епископ. Она снова хвалится убийством. Вот наущение дьявола!
Унрик. И ведь Визе — не чета какому-то там Арнсбату.
Адриана. Это верно.
Унрик. Он был прославленный полководец, и, в конце концов, лицо духовное. Так что это преступление гораздо серьезнее.
Адриана. Вы все воевали с орденом!
Епископ. Сейчас мир.
Адриана. А если папа даст войска Великому Магистру?
Епископ. Он этого не сделает — у меня точные сведения.
Адриана (иронически). Ну, тогда, значит, песенка моя спета.
Унрик. Короче, за смерть Генриха Визе…
Раймунд. Однако Странник удостоился за это от его величества благодарности и награды!
Епископ. Позволю себе напомнить, что Странник — чистейшей воды фикция. Неизвестно, что сделал бы король, узнав, от чьей руки пал Визе. И она к тому же намекает, что предприняла это по собственному почину.
Лонгин. Пусть точно скажет, был приказ или нет.
Адриана. Это безразлично. Визе был негодяй, клятвопреступник и губитель невинных.
Епископ. Не тебе было судить его! Один лишь Бог…
Адриана (перебивая). Значит, Бог его и покарал при моем посредстве.
Епископ (гневно). Видано ли где нечто подобное! Ее судят как ведьму, а она не только отпирается, но и пытается выдать себя за орудие божественного правосудия! Ты все еще веришь, что никто не осмелится дотронуться до тебя? Посмотрим, как ты запоешь, когда кости твои затрещат на дыбе и острые клинья вопьются в твое тело!
Адриана. Кого вы пугаете? Меня? Меня, которой три с лишним года приходилось любоваться делами ордена? Вам за ними все равно не угнаться, и не старайтесь. Хотите, расскажу, что они придумывали? Берут, к примеру, мешок с крысами…
Епископ. Не сравнивай нас с этими богоотступниками!
Адриана. Ах, они богоотступники? А почему меня тогда судят за убийство Визе?
Епископ. Потому что только мы имели право уничтожить его!
Адриана. Но ты только что сказал, что это мог сделать лишь Бог. Выходит, ты не делаешь разницы между собой и Богом?
Епископ (сквозь зубы). Я — смиренный слуга Господень.
Адриана. Тогда ты худший преступник, чем я! Потому что не дело слуги брать на себя права господина!
Епископ (встал). Теперь, я думаю, все здесь убедились, что добром от этой женщины правды не добьешься и ничего, кроме оскорблений высокого суда, мы не услышим. Поэтому я требую пытки для преступницы и тягчайшего наказания за совершенные преступления.
Общее молчание. Наследник, наконец, понял, что все ждут, чтоб он высказался.
Принц. Мы обсудим этот вопрос. Он не требует такого срочного решения, как дела, известия о которых получены сегодня утром. Завтра я выслушаю мнение высокого суда (сделал знак увести Адриану). А пока что я хотел бы посоветоваться с тобой, храбрейший Лонгин. Мне сообщили, что на севере провинции, когда дошло известие о введенном мной налоге, в нескольких деревнях мужики взбунтовались. А так как бунт следует подавлять в самом зачатке, я хотел бы знать, что скажет по этому поводу бывалый воин…
Гельфрид, Унрик и Раймунд остались одни. Епископ подошел к Раймунду.
— Мне кажется, почтенный легист, что ты взялся за безнадежное дело.
— Я так не думаю.
— Но оправдать ее невозможно, а за осуждением немедленно последует воздаяние.
— Это я и сам понимаю.
— Значит, казнь неизбежна.
— Наоборот, я буду настаивать на более мягком на казании.
— Что ты имеешь в виду?
— К примеру, заточение в монастырь. В Лауданской провинции, насколько мне известно, четыре или пять женских монастырей.
— Неужели ты полагаешь, что при ее хитрости она не найдет способ бежать?
Именно на это Раймунд и надеялся, но вслух заметил:
— Нам остается уповать на искреннее раскаяние.
— Чтоб такая да раскаялась? — мрачно сказал Унрик.
— Бывали случаи, когда самые закоренелые злодеи…
— И все-таки я добьюсь, что ее будут пытать! Пытка ломает любых гордецов! И ты поймешь, что я был прав.
— Вельф! — добавил Унрик. — Верю, что мне удастся переубедить Лонгина — он-то против, чтоб его приятеля привлекали к суду. Но мы возьмем его в оборот!
— Сомневаюсь, чтоб его кто-нибудь взял в оборот, — ответ епископа был сух. — Великому Магистру, во всяком случае, этого сделать не удалось. Наш враг — это женщина, а Вельфом мы займемся позже.
Ах, епископ, епископ! Наверняка ты уже отправил на костер не одну ведьму! Но тогда перед тобой были темные запуганные знахарки, а не хитрая казуистка, искушенная в науке элоквенции и тайной дипломатии… Но поговорить с Адрианой обязательно нужно. И он снова отправился в подвал, где у тяжелой двери стояли два угрюмых латника.
— Как здесь сыро… и холодно…
Адриана слушала его в прежней позе. Цепь змеилась по полу.
— Главное — воняет, — ответила она почти весело. — А так — бывало и холоднее. И хлеба дают.
— Шутки в сторону, Адриана. Ты с самого начала повела себя неправильно. И мне очень жаль, что приходится тебе это объяснять.
— То есть?
— Зачем ты все время стремишься их оскорбить? Особенно епископа. Эти попы, знаешь ли, страшно не любят, когда кто-нибудь образованнее их. И помнится, во времена Странника ты это отлично понимала — наш разговор у перевала, а?
— Помню. И тогда же я тебе сказала, что знаю не так уж много. И это правда. Так, нахваталась по верхам. И, как ты понимаешь, в эти годы мне было не до книг. Жила на проценты со старых знаний. Правда, у меня хорошая память… А теперь это все не имеет значения, так почему бы не позлить их напоследок?
