Елизавета Абаринова-Кожухова - Искусство наступать на швабру
– Вы нашли новый путь интерпретации роли?
– Нет, я нашел путь к чему-то более важному, – понизив голос, ответил детектив. – И хотел бы кое о чем вас попросить...
* * *После репетиции очередного эпизода режиссер-постановщик вышел на сцену и провозгласил:
– Милые господа, нам, а в нашем числе и моей творческой индивидности, требуется передыхание. А посему объявляю часовой антракт для проветровки зала и мозгов. Сбор здесь в пять сорок пять, и прошу не опаздывать.
Артисты со вздохом облегчения потянулись к выходу. Последним, опираясь на сачок, залу покинул хозяин дома банкир Дуремар-Грымзин. Уходя, он аккуратно выключил свет и закрыл дверь на ключ. И никто, кроме инспектора Столбового-Пьеро, не заметил кончика колпачка, торчащего над стульями в последнем ряду зрительного зала.
* * *Особняк главы банка "ГРЫМЗЕКС" погрузился в сон. Но спали не все. Например, что делал запертый в главной зале детектив Дубов, не знал никто -даже инспектор Столбовой, которого он попросил подежурить в коридоре.
Пристроившись на стуле, Егор Трофимович пытался читать драматическую поэму Софьи Кассировой "Нильскaя рапсодия", изданную за счет автора отдельной брошюрой в местном издательстве "СВЕТОЧ". С трудом пробираясь сквозь туманные и таинственные образы этой незаурядной поэмы, Столбовой пытался вникнуть в монолог лирической героини поэмы:
"Жрецу Омона помоляся в храме,
Направилась я к Нилу в ближний путь,
Где Аллигатор острыми зубами
Ласкал мою девическую грудь".
Жрец Омона ответствовал ей:
"Я крокодилов пас в лугах
На топких Нильских берегах.
А Крокодил жевал сапог -
Наверно, я бы так не смог".
Буквы запрыгали перед глазами Егора Трофимовича, и он забылся в тяжкой полудреме. Ему виделся страшный крокодил, уволакивающий черепаху Тортилу в топкие пучины.
От этих кошмаров инспектора освободил голос господина Романова, совмещавшего Карабаса Барабаса и Тортилу.
– Вы так стонали, – озабоченно говорил порноиздатель. – Я уж решил, что и с вами что-то случилось.
– А, нет, ничего, – пришел в себя Столбовой. – Спасибо, что разбудили.
– А у меня к вам дело. – Господин Романов извлек из-под бороды небольшой пакетик, адресованный Карабасу Барабасу. – Это мне только что передал охранник, будто бы кто-то принес и оставил у входа. Я решил сам не открывать, а только вместе с вами.
– Правильно решили, – одобрил Столбовой. – Вскрывайте.
Карабас Барабас снял обертку и открыл скрывавшуюся под ней картонную коробочку. Через миг ампирные стены коридора огласились не совсем нормативной лексикой – так адресат откликнулся на действие мышеловки, спрятанной в коробочке. Столбовой, подтянув пьеровские рукава, помогал Романову освободить палец из капкана.
– Что за глупые шутки! – прорычал Карабас, потирая бородой пострадавший палец.
– Это нам предстоит выяснить, – невозмутимо ответил инспектор.
* * *Ровно без четверти шесть утра господин Грымзин открыл дверь гостиной и впустил туда актеров. Первым, что они увидели, был Буратино, сладко спавший на сдвинутых стульях. От голосов Дубов проснулся:
– А? Что? Да, я тут малость заснул. А что делать – всю ночь на ногах...
– Господа, приступаем к репетированию последней и заключительной мизансцены, – возвестил Святославский. – Не забудьте, что она несет на себе главный груз экзистенциально-концептуальной невостребованности...
Пока режиссер развивал свои гениальные идеи, Столбовой уединился с Дубовым и сообщил о последнем сюрпризе – мышеловке для Карабаса.
– Еще одна загадка? – задумался детектив. – А может, наоборот – все потихоньку начинает становиться на свои места?
– А как ваши успехи, Василий Николаич? – поинтересовался Столбовой.
– О, мои успехи! Мои успехи, Егор Трофимыч... – Но рассказать о своих успехах Дубов не успел, так как режиссер попросил Буратино и Пьеро приготовиться к выходу на сцену.
А на сцене перед картиной горящего очага понурясь сидели Папа Карло и Джузеппе – Сизый нос. Папа Карло чинил шарманку и привычно бормотал:
– Хочешь – не хочешь, а жить надо... И еще руководить антиалкогольным обществом, и вести борьбу с гомосексуальными меньшинствами, засевшими в высших эшелонах власти... Говорят, есть одна страна на свете, где ветераны творческих профессий живут в покое и довольстве на одну пенсию, и им не приходится таскаться по дворам с шарманкой...
– Но эта страна – явно не Кислоярская Республика, – ехидно вставил Сизый нос.
– А где она, эта страна? – горестно вздохнул Папа Карло.
Но Джузеппе не успел ответить, так как дверь в залу медленно раскрылась, а следом за ней широко раскрылись рты и глаза всех присутствующих, ибо на пороге, шатаясь, как тростник на ветру, возникла первая лиса Алиса – не совсем невредимая, но все-таки живая. Она была все в том же лисьем костюме, в котором ее застигла смерть, но с накинутым поверх него грязным белым халатом.
– Наденька, это вы! – Детектив Дубов подбежал к Алисе и бережно усадил ее в кресло.
– Это ужасно, – прошептала Надя. – Последнее, что я помню – как получила чем-то тяжелым по голове. А потом... – Алиса задрожала и откинулась на спинку кресла. – А потом, уже там... там...
– В морге? – подсказал Буратино.
– Так это был морг!.. О, боже мой...
– Ну, и что же в морге? – живо заинтересовался Ибикусов-Базилио, доставая из-под хвоста репортерский блокнот.
– И в морге какой-то тип, от которого несло, как от винной бочки, пытался меня зарезать вот таким ножом!
– А, так это же доктор Cерапионыч! – облегченно воскликнул Дубов. -Наденька, не держите на него зла – он выполнял свои медицинские обязанности, то есть совершал ваше вскрытие.
– Надо же – а я и не знала, – опечалилась Надя. – Ударила его, схватила этот халат... И побежала сюда...
– Главное, что вы живы, – ласково сказал Дубов. – Наденька, вы лучше прилягте, отдохните, здесь с вами ничего не случится... Ах, какое счастье, какое счастье...
– Я принесу теплое одеяло и что-нибудь согревающее натуру, – сказал Грымзин.
– Да, что-нибудь... Пожалуйста... – прошептала Алиса и в изнеможении закрыла глаза.
– А мы можем продолжать?! – радостным голосом обратился Дубов к Cвятославскому.
– О, естественным способом! – откликнулся режиссер. – Если все пойдет, как я задумал одной голодной ночью, то наш спектакль будет иметь не только резонанс, но и фурор.
Папа Карло вновь склонился над шарманкой:
– Ах, Буратино, Буратино! Увижу ли я тебя когда-нибудь?
Сразу после этих слов в коморку Папы Карло вбежали: Буратино-Дубов с золотым ключиком в руке, Пьеро-Столбовой и Мальвина-Святославский. По дороге Буратино шепнул:
