Александр Матюхин - Тень императора
На лице Алис отразилось любопытство.
— Ты же настоящая ведьма? — произнес я, чувствуя, что слова даются мне с превеликим трудом. Книга словно потяжелела в разы серебро хотело вырваться наружу, под обложкой трепетала и набухала скопившаяся энергия, — а у ведьм обязательно должны быть магические книги. Я хочу… дать ее тебе…
Я запнулся. Словно что-то натолкало мне в рот горячего воздуха. Казалось, это не мои руки держат книгу, а сама обложка вцепилась в кончики моих пальцев.
— Это книга заклинаний? О, Дева, откуда она у тебя?
— Нашел, — коротко бросил я, — хочу… дать ее тебе… Бородач… Ловец говорил, что книга магии должна храниться только у тех, кто этой самой магией владеет. А я нет. Я не подхожу. Я попытался прочесть одно заклинание и чуть не улетел в небо. А теперь мне все время кажется, что эта книга хочет… действительно хочет… чтобы я ее открыл вновь и что-нибудь прочел. Она так истосковалась по человеческому взгляду, по человеческим рукам…
Я запнулся снова, понимая, что начинаю нести чушь. Наверное, без книги не обошлось. Мои руки дрожали. Пальцы сжимали переплет с такой силой, что побелели костяшки.
Алис подалась вперед, нежно положила свои руки на мои.
И напряжение пропало. Сквозь мое тело промелькнула молния. Книга перестала сопротивляться. Серебряные струйки растворились. Она снова стала легкой. И без труда перекочевала к Алис.
Алис пролистала ее, небрежно, покусывая губы. Захлопнула.
— Почитаю, как будет время. Занятно. Я думала, таких книг давно нет.
— Старинная?
— Такие уже не пишут. Видишь ли, в поселениях уже лет триста как запретили писать книги человеческой кровью.
— Шутишь?
— Вовсе нет. Раньше ты не сталкивался с магией?
Я покачал головой.
— Тогда тебе повезло. Извини еще раз… и ложись спать. Завтра я подниму тебя очень рано.
Она поднялась, взяв книгу в обе руки, и направилась к свободной койке. Я прошел к своей. Недостатков в матрацах, подушках и постельном белье мы не испытывали. Пружины жалобно заскрипели под моим телом.
Действительно, словно тяжесть с плеч упала. Книга воздействовала на меня. Она хотела, чтобы я ее прочел…
Перед тем, как заснуть, я почувствовал легкий укол совести. По сути, я только что перекинул проблему со своей спины на чужую, женскую… Но она ведь ведьма. Она привыкла общаться с магией. А что взять с обычного императорского писаря?
Бородач и Инель все еще сидели за столом. Они общались. Бородач, как и хотел, привязывал девочку к себе.
Вот только мне показалось, что все происходит наоборот.
Совсем наоборот…
***Первая половина следующего дня сплелась для меня в одну сплошную белую нить. Говорят, монотонная работа превращает человека в животное. Кажется, мне пришлось испытать это на собственной шкуре.
Мы заходили в дом, бродили по пустынным комнатам, убирали мебель, вытаскивали трупы людей и складывали их на дороге. Затем шли в следующий дом.
Капилунгов как не бывало.
Хараб верил, что капилунги не разумные существа, они почти что звери, но, кажется, общаться между собой они умели и реально понимали, что за опасность может исходить от четверых вооруженных людей.
Капилунги капитулировали. Это существенно облегчало продвижение.
Мы с Алис выходили из одного дома, и я краем глаза видел своего господина с Бородачом, выходящих их другого дома. Молодой Император держался молодцом, глаза его сверкали, лицо было напряженным и, кажется, задумчивым. Превращаясь в машину для убийств, нет времени следить за выражением своего лица. На нем можно прочитать все, что угодно. Император, без сомнения, думал о Ловкаче.
Бородач, наоборот, казался веселым и жизнерадостным. После каждого дома он подбегал к Инель, сидящей на коне, и что-то говорил ей, улыбаясь сквозь бороду, легонько щипал ее за маленький носик, брал ее руку. Они крепко привязался к девочке, да Инель и не была против…
Затем дома внезапно кончились. Мы подошли к краю поселения. Я спустился с заледеневшего крыльца, опуская меч в ножны, и обнаружил, что совсем недалеко начинается изгородь из факелов, которые не горели уже несколько ночей. За изгородью продолжался лес, зима накидала сугробы выше головы, завывал ветер. Деревья обступали со всех сторон, их кривые ветки переплетались между собой, стволы изогнулись, словно деревья вели многовековую войну друг с другом за место под солнцем. Снег вокруг деревьев был бурым и рыхлым.
— У вас когда-нибудь бывает лето? — спросил я Алис и показал на деревья, — они цветут? Или все время остаются черными и безжизненными?
— Летом у нас красиво, все цветет. Листья — зеленые-зеленые, лучи солнца сквозь них становятся изумрудными, — отозвалась Алис, — вы пришли в очень странное время. Раньше и зимы не были такими холодными. По-крайней мере, я не помню ничего подобного.
Из дома напротив вышли Император и Бородач. Последний тянул за ноги труп пожилого мужчины. Голова мужчины звонко билась о ступеньки, хотя ему, думаю, было все равно.
— Господин Бертиан Туй, — по привычке сказала Алис, — всего полтора месяца назад я лечила его больные ноги. У него была какая-то редкая болезнь. Жидкость, которая накапливается в местах соединения костей, высыхала, и при ходьбе ноги Бертиана производили пронзительный скрип. Его терзали чудовищные боли. А люди шутили, что Бертиану можно ходить в лес без оружия. От его скрипа хищники сами разбегутся кто куда.
Бородач протащил тело Бертиана Туя до середины дороги и положил, устало отдуваясь.
— С нашей стороны все чисто, — крикнула Алис.
— С нашей стороны тоже, — ответил Бородач и картинно прислонил ладонь к виску, — разрешите отдохнуть уважаемые?
Я же посмотрел на кучку уцелевших людей. Хараб, Геда и Диплод. Интересно, смогут ли они выжить здесь? Хотя бы продержаться до весны? Мне кажется, не в силах троим людям держать под контролем поселение, которое сразу после нашего ухода наводнят капилунги. А в том, что они вернутся, сомнений нет.
Перед глазами встала яркая картина — по пустынным улицам поселения бегают мохнатые существа, прыгают с крыши на крышу, сдирают черепицу, ломают заборы и крылечки. А люди сидят в одном из домов и жгут в камине огонь, чтобы отпугнуть тварей. И кто-то из этих людей каждое утро двигается перебежками от дома к дому, чтобы взять еды, одеял, быть может, зеркальце или новый котелок для еды. И так день за днем — не жизнь, а выживание…
Но самое странное, что я ничего не почувствовал. Не было ни жалости к этим людям, ни скорби, ни печали. Где-то в голове, словно ветер, промелькнула мысль: «Такие времена наступили, ничего не поделаешь». И ведь совершенно правильная мысль. На войне не жалуются. Война — та же жизнь, только в другом ракурсе. Как ни погляди. Ловкач наслаждается такой жизнью, мы переживаем, жители поселения — страшатся. Другие бы вообще не вынесли. Есть и такие люди.
