Фуюми Оно - Тень Луны, Море Теней
— Умереть самой это конечно хорошо, но вот прикончить его было бы просто идеально. Ты всё ещё такая наивная, малышка.
— Да хватит уже!
— Ладно, в следующий раз. В следующий раз, случись такое, ты уж точно это сделаешь.
— Прекрати морочить мне голову! — Ещё один свист в воздухе и листья вновь посыпались на землю.
А если бы она и в самом деле это сделала? Если только то, что она бросила его на произвол судьбы, легло таким камнем ей на душу, как бы она смогла жить дальше с убийством на своей совести? Неужели её собственное существование перечеркнуло всё остальное? Неужели больше не имело значение, до какой низости она может докатиться, лишь бы выжить?
— Я рада, что не убила его. — Она была просто безумно рада, что не поспешила поддаться искушению, не привела свои страшные мысли в действие.
Обезьяна издевательски расхохоталась.
— Ну что, оставишь его в живых, чтобы он смог донести на тебя?
— Ну и пусть! — От стеснившего грудь чувства слёзы хлынули из её глаз. — Он имеет на это право. Пусть жалуется на меня, сколько его душе угодно!
— Ох, какая наивность.
Почему она была не в состоянии больше доверять людям? Неужели она так боялась снова попасться? Но даже если так, всё равно она могла хоть немного довериться Ракушуну.
— Да всё потому, что ты продолжаешь витать в облаках! Потому, что ты такая доверчивая дурочка, которую легко обвести вокруг пальца!
— А мне плевать!
— Ах, сама невинность! — Обезьяний смех сотрясал ночной воздух. — Вот как? В самом деле? Тебе так нравится быть обманутой?
— Если вопрос стоит именно так, то да! Предатель предаёт лишь собственную трусость! Меня это не касается. Но лучше быть преданной, чем предателем!
— Конечно, предатель и есть трус, но в этом, полном демонов, мире, только такие и выживают. Никто над тобой здесь не сжалится, малышка. Добрых людей в этом мире не существует.
— А какое это имеет ко мне отношение?
Неужели то, что её затравили и загнали в угол, было достаточным основанием, чтобы забыть о своей человечности? Чтобы набрасываться на любого, приближающегося к ней с добрыми намерениями? А если эти намерения были не самими чистыми на свете, не доверять им ни на грош? Если у окружающих не было и капли жалости к ней, было ли это достаточной причиной, чтобы быть такой же безжалостной?
— Нет, ничего подобного.
Её доверие к окружающим никоим образом не зависело от того, насколько её обманывают. Её доброе отношение к людям ни в коей мере не зависело от того, насколько те были добры к ней. Даже если она совершенно одинока в этом огромном, чужом мире, даже если никто не поможет и не пожалеет её, это не давало ей права вести себя как последний трус, бросать несчастных на произвол судьбы и причинять вред совершенно незнакомым людям.
Обезьяна хохотала в истерике, извергая нескончаемый, раздирающий уши визг.
— Я хочу быть сильной.
Она крепко сжала в руке рукоять меча. Всё это не имело никакого отношения к этому миру и к этим людям. Она просто хотела жить с высоко поднятой головой. Она хотела быть сильной.
Неожиданно, обезьяна прекратила смеяться.
— Ты умрёшь. Ты никогда не вернёшься домой. Никто тебя больше не увидит. Ты будешь предана и обманута. И ты умрёшь.
— Я не умру.
Если она умрёт здесь, это будет глупо и трусливо. Умереть сейчас, было бы торжеством самой низменной части её натуры, а объявить свою жизнь не стоящей существования — слишком лёгким для неё выходом из положения.
— Ты умрёшь. Ты будешь голодать, изнемогать, сойдёшь с ума и умрёшь.
Она замахнулась мечом что было сил. Его остриё пронеслось над верхушкой зарослей и рассекло воздух. Она ощутила, как меч сильно завибрировал в руке от удара. Обезьянья голова скатилась на землю, вместе с падающей листвой, разбрызгивая вокруг капли крови.
— Я никогда не сдамся.
Всё это время она продолжала плакать.
Когда, утерев грубым рукавом слёзы, она уже собралась уходить, под ногами у неё засиял проблеск золота. Некоторое время Ёко никак не могла понять, что видит, и, просто стояла, уставившись в изумлении. Там, посреди лужи тёмной крови, где должна была лежать обезьянья голова, было то, что она потеряла много времени тому назад.
Ножны меча.
Глава 45
— Примерно такого роста, — сказала Ёко, указывая рост человеческого ребёнка. — Вы не видели кого-то такого, похожего на крысу?
Старая женщина смерила её подозрительным взглядом.
— Это ты о ком? О ханджю?
— Да. Я слышала, он был ранен вчера вечером у городских ворот.
— А, ты про то нападение кочо, — старуха бросила взгляд назад, в сторону Горъйо, видневшегося вдали. — Если ты о тех, кто был ранен вчера, то они в одном из правительственных зданий, под опекой местных властей.
Такого рода ответы Ёко слышала на протяжении всего утра.
Она дождалась рассвета, чтобы вернуться в Горъйо, но стражники так тщательно обыскивали всех, пытающихся войти в город, что попасть внутрь было для неё практически невозможно. Даже если ей и хотелось проверить самой все общественные здания, она и близко не могла к ним подойти.
— Почему бы тебе самой не сходить к ратуше и проверить, не там ли он?
— Э-э, ну, его там вроде не было.
— В таком случае, тебе лучше проверить ещё позади.
Старуха продолжила путь. Ёко могла разглядеть издали, как за городом были выложены рядами мёртвые тела, но и там стражники следили за всеми в оба. Она не могла даже приблизиться, чтобы определить, там ли Ракушун.
У старой женщины был большой мешок на спине, и Ёко помогла ей вернуться на дорогу. Затем, подошла к другой группе путников, следующей из Горъйо.
— Извините, — обратилась она к первым попавшимся мужчине и женщине. Нога мужчины была перебинтована, и ему приходилось опираться на палку при ходьбе. Ёко повторила те же вопросы, которые ранее задавала старухе. Те посмотрели на неё с недоумением.
— Вчера моего друга ранило…
— Ты! — вдруг ткнул пальцем в неё мужчина. — Глазам своим не верю! Ты тот самый паренёк, что вчера…
Ёко тут же бросилась прочь, не дожидаясь продолжения.
— Эй, погоди минутку!
Оставив окрик без внимания, Ёко убежала, пробираясь сквозь ряды прохожих.
Несомненно, все раны мужчины были нанесены во время нападения кочо. И он её запомнил. С утра ей приходилось так убегать уже не раз. И каждый раз, когда она возвращалась, количество стражников в воротах всё увеличивалось, а к городу становилось всё труднее подступиться.
Оставив Горъйо, она отошла к подножию холмов, чтобы переждать, пока волнение уляжется. Если она будет продолжать в том же духе, то, в конце концов её арестуют. Но, даже зная это, она не могла уйти от города.
