Сергей Малицкий - Карантин
Павел замотал головой.
— Ты — катастрофа, — прошептала Марина. — Объяснить не могу. Помнишь, такой вопрос задавали в школе: а пошел бы ты с ним в разведку? Я бы с тобой не пошла. Но не потому, что ты бы сдал. Наоборот. Я бы за тобой не успела, не выдержала, не соответствовала. Я — самка. — Она еще ниже наклонилась вперед и громко с шелестом прошептала: — Я — самка. У меня ощущения на коже. И вот от тебя у меня на коже — холод! Я могу флиртовать, могу переспать, могу даже поиграть в любовь, но позволю себя любить и, главное, позволю самой влюбиться, когда почувствую, что вот это и есть то самое — покой, тепло, радость, страсть, надежность и соразмерность со мной. Пойми!
Павел молчал.
— Пойми, — Она откинулась назад и показалась еще прекраснее. — Все девчонки разные, хотя кое в чем и почти одинаковые. Кому-то нужен папик, кому-то служка, кому-то теплый южный ветер в форточке, чтобы купюрами шелестел. Мне нужна соразмерность. Ну как брат-близнец. Как надежный контакт. Как движок, который не с полоборота на любом морозе, а который тарахтит долгие годы без надрыва, но неустанно. Нет, я не хочу сказать, что не бывает внезапной безумной любви, все под Богом ходим, но я ее не хочу. Не хочу получать удовольствие от того, что меня выколачивает об асфальт на полной скорости, когда заносит на поворотах. А с тобой я вдруг почувствовала, что близка к этому. Не хочу! Поэтому и говорю тебе сейчас об этом. Ты, конечно, можешь приклеиться и слегка затруднить мою жизнь, с чем я справлюсь, но я просто прошу тебя: отпусти! Не хочу!
Он молчал.
— Тут ведь вот еще что. — Она подперла подбородок ладонью. — Мужики же ведь слабый народ. Женщины сильнее. Именно потому что они слабые. Слабый должен постоянно жить в напряжении. Он слабый, он не рассчитывает на силу, значит: зубы стиснуть — и на волевых! А ежедневные часы у зеркала, в ванной, с утюжком, с иголкой? Да любой мужик взвыл бы через день! А женщина как солдат: надо. Поэтому она сильнее! Но у мужиков есть еще одно слабое место. Не у всяких, но про уродов и отбросы мы же не говорим? Слабое место — это то, что в штанах. Не в том плане, что силы в нем мало, а в том, что крепится оно часто напрямую к сердцу. Я, Пашка, не хочу, чтобы ты стал циником, но вот эту первую твою страсть, что мозги тебе затмила, хочу отменить. На первой близости ведь и завернуться можно, я сама едва не завернулась, но мне проще было — боль не дала, хотя кое-кого боль прочнее прочного приклепывает. Знаешь, ты меня слушай, конечно, но имей в виду, что гоню я сейчас настоящую пургу. Ты, кстати, умеешь слушать. На будущее запомни: будешь так же слушать — любая баба наполовину уже твоя. Остальное-то у тебя есть — и достоинство во всех смыслах, и внешность, и харизма. Еще вот машину крутую да черные очки — просто коза ностра!
Она засмеялась, потом резко оборвала смех и уставилась за спину Павла, где по трассе обреченно ползли предметы их студенческих буден.
— Не спеши, Пашка, — стала говорить куда-то в сторону, — Держи дистанцию. Вначале будет непросто, а потом обвыкнешься. И я искренне желаю тебе однажды так споткнуться, чтобы ты смог послать все мои советы куда подальше. Считай, что я уж по юности отспотыкалась. Ты вот еще что помни: это очень трудно — с женщиной. Хотя бы потому, что ты всегда ей должен. Ну не многие это понимают, но поверь мне, должен. Она так чувствует. А если чувствует, значит, так оно и есть. И вот тут важно пройти по грани между твердостью и жестокостью, хотя что тут говорить, грань не грань, а ненависть тебе по-любому будет обеспечена. Не влюбляйся. У тебя сейчас в крови такое, что ты даже в нашу безликую влюбиться сможешь, а потом, когда хмель пройдет, мучиться начнешь. Попробуй дружить с бабами. Знаешь, дружба такое хорошее чувство. И очень полезное! Оно как сахар. Влюбленность же тоже сахар. Только сахара больше, чем нужно, в чашку не насыплешь — слипнется. Так что подслащивай отношения дружбой — избавишься от ненужной любви. Понял?
Он молчал. Сидел, соединив пальцы, и гонял искристое облако боли — левая рука, ладони, правая рука, наполненная недоумением и тоской башка, вновь левая рука.
— Все, можешь говорить, — опять подперла подбородок ладошкой Марина.
— Пошли, опоздаем на пару. — Он поднялся.
— Я прогуляю, ты иди. — Она продолжала улыбаться.
Он рассчитался за обоих и ушел. Промучился потом с неделю — к счастью, Марина тоже не приходила. Лиза каждый день отзванивала ей по телефону и торжественно объявляла, что у Мариночки дела. Прошел месяц, Марина вернулась, Павел к тому времени успел пообщаться с некоторыми сокурсницами с параллельного потока и даже сумел с ними немного подружиться, когда Марина вновь подошла к нему в коридоре. В этот раз он повел ее к себе, выгнал из комнаты приятелей и повторил с нею все то же самое, что делал в первый раз, но уже ярче, ненасытнее, горячее.
— Молодец, — прошептала она, тяжело дыша, — Далеко пойдешь, Шермер. Жалко, что не со мной, — и вдруг зарыдала тяжело и безнадежно.
Он утешал ее как мог. Марина оставила институт после третьего курса. Сошлась с молодым преподавателем, потом уехала куда-то. Наверное, нашла то, что искала. А Павел продолжал дружить с женщинами. Пока однажды не встретил Томку.
33
Никаких сообщений на телефоны, кроме короткой записки от Жоры, не пришло, прозвонить Томке опять не удалось. Не отвечал и тесть. Жора был лаконичен: «Идиот, срочно избавься от пистолета». Павел шевельнулся в кресле, чувствуя оружие за поясом, и подумал, что Павлу Иванову, в отличие от Павла Шермера, пистолет был бы точно ни к чему, если бы не то самое сообщение — «Паша! Я в беде!».
Маша сидела рядом, заботливо гладила через открытую дверцу клетки кота, который кашлял, подавившись колбасой, и косила на Павла взглядом. Василиса жила в Марьине. Павел спустился переулками к Нижним Полям и оттуда выехал к ее квартире у нового собора.
— Утоли моя печали, — пробормотал Павел, глядя на пятиглавую громаду, но Маша уже торопила попутчика:
— Чаю же обещались попить!
— Мне показалось, что у метро стоял «туарег» Дюкова, — заметил Павел Маше.
— Он давно там стоит, — хихикнула Маша. — Наверное, еще с пятницы. Дядя Дима сказал, что близко нельзя ставить — могут вычислить. Он на нашем «матизе» катается, каждый вечер ноет, что непривычно на маленькой машинке. Его и сейчас дома нет.
Дюкова и в самом деле дома не оказалось, зато была Василиса. Павел еще раз удивился похожести на нее Маши, а его тезка сразу почувствовал в «мамке» хозяйку и начал тереться об ее ноги и орать, требуя еды. Василиса тут же захлопотала с завтраком, и ее дочка засуетилась рядом, как маленькая стройная матрешка, которая при желании в момент скроется в матрешке большой.
