Леонид Кондратьев - Отыгрывать эльфа непросто!
А вот нам не повезло… хрипя и глотая судорожно сведённым горлом прохладный ночной воздух, с лежанки резко вскакивает капитан…
…
— Что такое, Андрей?
Абсолютно бешеные, не узнающие никого глаза пытаются на мне сфокусироваться, а из горла рвутся пока ещё не контролируемые фразы, являющиеся продолжением кошмара:
— Товарищ нарком, колхозные поля под Рязанью он жечь не мог и комсомолок из Петрозаводска не воровал…
— Тихо, Андрей, успокойся… это сон… это всего лишь страшный сон… обычный человеческий сон…
— Что? Где я? А… Фу…х! Ну и приснится же такое.
Несколько минут блаженной тишины, пока капитан пытается прийти в себя и сдержать дрожь уже уходящего страха. Несколько минут тишины, залитой лунным светом. Тихий шелест листвы и грубое, загнанное дыхание хуманса рядом…
— Андрей, как у вас зовётся эта небесная странница, так щедро льющая свой ласковый серебристый свет?
— Что?… А!… Ну… это Луна.
— Луна… Спи капитан, спи… теперь ты уснёшь без сновидений, и пусть тебя разбудит первый радостный лучик весёлого летнего солнца… а я ещё погрущу… Cпи…
Спи…
Qu'ellar Rilint'tar kyorl dos…
— D'jal…
…
Примечание.
— Дом Рилинттар хранит тебя…
— Всех вас…
Глава 27. Музыкальная.
12.07.1941 г. Клаус Майне, рядовой третьей пехотной роты первого батальона восемьдесят второго пехотного полка.
"… эти восточные бесконечные леса и болота — шайсе!
Сумасшедшие местные жители, не понимающие ни слова на нормальном немецком языке. Эта мошкара размером с мизинец, звереющая от присутствия нормального немецкого солдата. Компас, стрелка которого крутится, как безумная. Герр лейтенант правда утверждает, что это потому что в этом болоте много железной руды. Сам он до войны жил в Руре и поэтому думаю знает о чём говорит. Одно радует — собаки довольно плотно держат след и ведут себя всё уверенней. Скоро мы нагоним этих диверсантов и отомстим им за гибель немецких солдат". Отодвинув стволом винтовки мешающую еловую лапу, Клаус перевёл взгляд на какую-то вспышку, мелькнувшую в закатных лучах справа от края растянувшегося цепью отряда…
Тихий вечерний ветерок, потянувшийся от болота ласково перебирал чёрное как смоль оперение стрелы, возникшей в правом глазу рядового через мгновение после того, как лучик закатного солнца отразился на гранях наконечника, теперь нагло проклюнувшегося из короткостириженного немецкого затылка, чуть приподняв при этом каску, залихватски надвинув её на уже бессмысленные глаза, в которых отражается — впрочем, уже кому какая разница…
— Клаус! Рядовой Майне! Где ты! — встревоженные голоса далеко разносящиеся над болотистой белорусской землёй переполошили любопытную белку, уже два часа пытающуюся своим куцым умишком дотумкать зачем этим людям ходить кругами по вроде бы ровной, пусть и заросшей местности. И самое главное, когда эти двуногие сволочи уйдут от её заначки, любовно припрятанной в дупле дерева, стоящего в середине вытаптываемого пространства.
Ефрейтор Вальтер Кляйн уже в который раз с надеждой обратил взор на свою собаку Лайзу, всё так же трусливо жмущуюся к его ногам. Эта странная и загадочная страна Россия. Немецкому мозгу страшно даже представить существование столь дикой местности, буквально целиком состоящей из гигантских деревьев, непроходимого, дикого, как монголы, подлеска и странной пружинящей под ногами почвы, покрытой слоем густого, влажного даже на первый взгляд мха.
Вдруг собака встрепенулась и с тревогой зарычала в сторону группы высоких деревьев, величественно выделяющихся на фоне молодой поросли. Некоторые из этих гигантов были давно уже мертвы и тянули к небу свои голые, безжизненные ветви. Некоторые наоборот, буквально светились здоровьем и являлись домом для огромного количества птиц, сейчас потревоженных близким присутствием человека и поэтому беспокойно перепархивающих с ветки на ветку.
Попытавшись тихо привлечь внимание лейтенанта Кольбе замахал руками. Подошедший на столь необычный семафор лейтенант сразу вошёл в суть дела и быстро уточнил:
— Вальтер, что по твоему мнению могла учуять Лайза? Может это наконец-то эти проклятые русские партизаны?
— Нет, герр лейтенант, судя по реакции собаки это наверное какое-то животное, но стопроцентно гарантировать это я не могу.
Чтобы ни на минуту не прерывать погоню, лейтенант направил первое отделение вместе с вторым кинологом по ещё чуть видимому следу этих неуловимых русских. Хотя по мнению самого Кляйна толку от собак в такой влажной местности в сущности никакого. Запах партизан, даже если бы он был, всё равно рассеивался из-за влаги в воздухе раньше чем собаки успевали взять след. Благо война в Польше позволила Вальтеру и его напарнику Гюнтеру довольно неплохо научится разбираться в следах. С учётом того что русские оставляли за собой довольно чётко видимый след из примятого мха, сломанных веточек на кустах и периодически попадающихся отметин от рук и обуви на краях бочажков, в которые явно проваливались эти русские свиньи. Так что метод преследования заключался в простом прочёсывании местности на предмет оставленных русскими следов и потом следование им пока они не пропадут, потом всё тоже изнурительное прочёсывание местности.
Лейтенант вместе с Вальтером и вторым отделением аккуратно выдвинулся в сторону подозрительной группы деревьев. Не пройдя и пары шагов они были остановлены резко взлетевшими птицами, буквально взорвавшимися возмущёнными криками. Птицы явно чего-то испугались и испугались намного серьёзнее чем какой-то группы немецких солдат и офицеров. Почти подойдя к зарослям молодых ёлочек, любовно укутывающих подножия лесных великанов этаким колючим зелёным пледом, Лайза резко рванула вперёд, заходясь в истерическом лае. Последовав за собакой и зайдя в глубь этой группы деревьев буквально на десять метров отряду пришлось остановиться. Обычно молчаливая овчарка бросалась на дерево с густой кроной, пытаясь вскарабкаться по стволу и соскальзывая громко лаяла на что-то находящееся в кроне.
Попытки определить с земли что же скрывается в густой листве не увенчались успехом и лейтенант буркнув что сумасшедшая собака явно лает на белку или ещё на какого-нибудь варварского русского зверя приказал продолжить преследование и догнать первое отделение. Не успев проговорить последние слова и развернутся в обратную сторону лейтенант застыл как вкопанный и тихо, почти шёпотом приказал остановиться и приготовиться к бою. Медленно и по возможности неслышно передёрнув затвор МП38 он прошептал:
