Леонида Подвойская - Тьма
Татьяна искала долго. Но кто ищет… Вот они - репортажи о жути в монастыре. Содом. Расплавленные стены. «Сожгу дотла. Расплавлю». Вот они, расплавленные стены. И были погибшие. Вот, некий духовный вождь отец Афанасий выходит из морга. Потрясённое лицо. А рядом вон там, за ним… Господи! Господи!! Господи!!! - перекрестилась девушка. Уже знакомое ей обожжённое лицо. Не совсем резко. А если так… Да, ошибки не могло быть. И что, что теперь делать? Доверить этому чудовищу детей? Ведь Максима же нет! Обманул? Чем купил? Содержанием записки? Но её мог прочитать, кто угодно. Но зачем? Прокрасться сюда? Глупость. Такой… такой… (как-то не получалось назвать его человеком) прорвётся не дожидаясь её помощи. И потом, зачем бы тогда скандалить, привлекать внимание? И… он там вроде… там будто бы на самом деле содомский грех… - покраснела девушка. - А здесь, у детей… если он о нашей церкви так, то о детях же ничего…
В общем, Татьяна ждала незнакомца с чувством страха и надежды.
- Пойдёмте. Какие дети самые тяжёлые?
- У нас тут двое парализованных вообще. Они и брошенные.
- Ещё?
- Трое слепых, которые вообще без глазок…
- А какие тяжёлые?
- Нет. К нам сюда ведь привозят, которые не больные. Просто калеки. Безнадёги. А больные умирают в детских больницах.
Незнакомец вдруг остановился и посмотрел на девушку своими странными чёрными глазами.
- Да, конечно… - согласился он после некоторого раздумья. - Но это потом.
Они зашли в интернат. Ну, не сказать, чтобы он изменился до неузнаваемости. Да, такой запущенности уже не было. Не было грязи. Свежая побелка и покраска. А так… даже полы, вон, старые. Скрипят по- прежнему. Даже рамы, вон…
- Не нравится мне это. Ох, не нравится, - пробурчал Максим, идя полутёмным коридором. Ладно, не до этого. Дежурную няню он усыпил полувзглядом, не останавливаясь. Татьяна только тихонько ахнула. «Вот так и меня, если захочет». От такой власти над собой становилось жутко.
- Где палата этих, без глазок? - не обратил внимания на переживания девушки Максим.
Когда они вошли, юноша прикинул, как объять этих несчастных одним полем.
- Будем ждать Максима? - по-своему поняла девушка паузу.
- Вы помните, что нужно делать?
- Разве это забывается? Но когда он придёт?
- Он уже здесь, - улыбнулся Макс, простирая руки в сторону детей.
- Но… Господи… - прошептала девушка, глядя, как начинают светиться загадочным зелёным светом обгорелые руки незнакомца, и струи этого радостного света достигая детей, словно укутывают их. Татьяна успокоилась, - она видела эти лучи и знала, что они несут детям. Теперь она всматривалась в лицо целителя, как вглядываются на маскарадах в маску незнакомца. А когда сияние начало блекнуть и он, обессиленный, прислонился к стене, помогла пройти ему к стулу - под лунные лучи.
- Что же с тобой сделали? Что же с тобой эти сволочи сделали? Нет, что за сволочи это с тобой сделали? - начала девушка гладить это обезображенное лицо.
- Поняла? Поняла! - прошептал Максим.
- Не поняла. Узнала! - девушка нежно вытерла предательскую слезу, скользнувшую из полуопущенных век Максима.
- Как это ты? Я сам себя не узнаю.
- А я вот так вдруг узнала. Когда ты… исцелял, у тебя…
- Те же лучи?
- И лучи тоже… Нет, выражение лица. Знаешь, как… как… ну как у… медвежонка какого… Доброе такое… Чистое… Честное… Жалостливое…
- Ну тоже сравнение нашла. «Медвежонок».
- Да- да. Я и тогда искала. Ты сильный, но добрый и наивный. Но и хитрый. Медвежонок. Или вот ещё…
- Ладно. Договоришься. Пора! - счастливо улыбаясь, тем не менее,оборвал разговор Максим.
Во втором перерыве девушка села у него ног и заглядывая в лицо повторила:
- Да что же это с тобой сделали? Что же это?
- Кому-то помешал. Нет, я многим помешал…
- А… про кол и там прочие страхи, это для красного словца?
- Нет. Но это, думаю, не они. Хотя… Тут одна девушка замешана.
- Неудивительно. Ты был ещё тот парнишка. То есть… я хотела сказать… спохватилась Татьяна… Ну, не обижайся, обняла она и прижала к груди безобразную теперь голову.
- Да нет. Что ты. Всё правильно. Пойдём.
- Но ты ещё не отдохнул.
- Пойдём - пойдём, время не терпит.
- Обиделся - таки. Ну, не Аполлон ты сейчас, так что? Уже и правду сказать нельзя? Тем более… не навсегда же это?
- Не знаю… Мне надо найти одну девушку. Её на меня натравили, и вот…
- Так чем это она тебя?
- Говорю же, не знаю. Узнаю яд, узнаю противоядие. Ладно, действительно пора. Я должен за пору - тройку дней закончить.
- Но у нас шестьдесят два ребёнка!
- «У нас»! Молодец. Тем более, надо шевелиться. Знаешь, давай все разговоры - до утра. И я теперь… в общем, волоки меня сама. Сможешь?
- Смогу всё смогу.
И дальше они до утра не проронили ни слова. Максим отдавал маленьким страдальцам все без остатка силы - до полной отключки. А девушка затем тянула его бесчувственное тело к окну под лунный свет. Минутное счастье, подаренное ему узнавшей девушкой, минутная жалость к себе почти сразу же растворились болью сострадания к маленьким пациентам. Правда, в отличие от первого раза, не было чувства отчаянной безнадёги, он знал, что исцелит, что даст этим детям счастье полноценной жизни. Не было и той изматывающей боли. И ещё… и ещё он приходил в себя от лёгких прикосновений к лицу тонких и нежных девичьих пальцев. И это тоже возвращало юношу к чему-то потерянному. Пусть даже не любви.
- Ну вот, теперь отоспимся, и ночью - снова в бой, - блаженно растянулся на скрипучем топчане Максим, вернувшись поутру во времянку.
- Да, поспи. Я вечером буду.
- Постой. А ты куда? - спохватился юноша.
- Ну, ты странный такой. Забыл, что мне в школу? И вообще…
- Да, конечно, из головы вылетело. И школа и «вообще». Езжай, конечно.
- Послушай, Максим. Ну, не лови на слове, ради Бога! И не придирайся. И в старом твоём облике я сказала бы тоже самое. Ты же знаешь, ни с уродом, ни с красавцем я бы тут, на этом топчане не разлеглась.
- Ну, в поезде же поехала. И там, на поляне…, - лишь бы возразить, пробурчал юноша.
- Нахал! За поляну тогда получил? А в поезде… Ничего и не было, не фантазируй.
- Всё- всё. Молчу. Только, на самом деле, как ты в школу?
- А, - махнула рукой девушка. Потерплю. А после до вечера отосплюсь. Ну, пока.
Максим больше не спорил. Пристроившись в пятно света осеннего солнца, он блаженно, с чувством хорошо выполненного дела, уснул.
«Сделаю так, чтобы у всех проявилось в один день. Чтобы шумихи не было» - ещё решил он, засыпая.
А ближе к полудню приехала милиция. Вместе с пастырем. Участковый потряс спящего за плечо, а когда тот повернулся к ним лицом, охнул и тихонько выругался.
