Смута (СИ) - Городчиков Илья

- Вадим, ты готов к бою?

Я посмотрел на Сезара, который был как всегда весел и сейчас стоял подле меня, покачивая лежащий на плече топор.

- Чего быть неготовыми? – ухмыльнулся я, скрывая под улыбкой распирающую меня тревогу, которую можно было сравнить разве что с нахождением пред дверьми морга, где может лежать родной тебе человек, - Раз уж я пришёл на помощь сурскому царству, то поздно быть неготовым.

- А если погибнешь, то как тебя хоронить? – выдал неожиданный вопрос бородач, нисколько не покривив лицом, будто спрашивал у меня что взять на завтрак.

- С чего такие вопросы? Я умирать ещё не собираюсь. – попытался отшутиться я.

- Я серьёзно, Вадим. – посуровел Сезар, - Ты чужак на этой земле и в этом мире, но я не знаю ваших традиций. Может так статься, что шальная стрела степняка оборвёт жизнь дерзкого наёмника, так что нужно быть ко всему готовым.

Сезар и вправду задал разумный вопрос. Конечно, можно бы захоронить меня по сурским традициям, не особенно заботясь о чувствах уже мёртвого человека, но так суры показывали мне своё уважение. По началу я подумал рассказать суру о христианской традиции захоронения, но позже понял, что хоть посмертно, но исполнить свою детскую мечту.

- Положите меня в лодку полную сена, после чего подожгите и отправьте по течению. Может быть, боги этого мира будут ко мне милостивы и отправят меня обратно в мой мир. Много воды утекло с того времени, но даже так меня хоть кто-то, но ждёт там.

- Хм… - бородач потёр подбородок, - Так хоронят островитяне. – Сезар искренне улыбнулся во весь рот и посмотрел в небо, - Если ты погибнешь, то во имя Сурии и наши боги не оставят твоё доброе сердце без награды, Вадим.

- Пусть уж лучше мы будем жить во славу богов, чем грустно положим здесь свои головы. Думаю, кровь врага станет достойной платой за наши жизни.

Через пару дней стало понятно, что враг целиком и полностью купился на манёвр лихого отряда гвардейцев. Элитные воины царя сумели разгромить арьергард степняков, нанеся немалый урон тылам врага, который был готов развернуть весь свой строй, чтобы избавиться пусть и от потрёпанного, но надоедливого отряда кавалеристов, не жалевших своего здоровья в столкновении с врагом.

Перед самым боем я стал свидетелем неожиданно прекрасного действия, даже подобие которого я ещё ни разу не видел на этой земле. Это была молитва перед самым сражением. Тысячи суров, этих суровых мужчин, опустились на одно колено, опираясь на своё оружие. Они молчали, но от того ещё больше были похожи на могуче немые горы, которым даже не нужно было двигаться, чтобы все окружающие ощутили их могущественность, берущую корни из дремучего прошлого. Тогда, как и сейчас, древние суры молча клялись богам и духам своих предков, что они вернуться либо с победой, либо сложат свои кости прямо здесь, до последнего вдоха разя каждого врага, усеивая каждый метр родной земли телами ворогов. Эта клятва была священной для каждого воина и нарушивший её, до конца своей жизни мог покрыть себя и свой род позором, а позже и забыт в летах. Я каждой клеткой своего тела ощущал, что эта клятва будет нерушима до самого последнего воина.

Суры подняли в небо головы и, словно по команде какого-то могущественного внеземного существа, поднялись на ноги, изготавливаясь к битве, которая должна будет начаться с минуту на минуту. Степняки уже успели организовать свои полки, разделившись на три неравных части. Фланги степняков составляли по восемь тысяч сабель, тогда как центр, усиленный двумя тысячами элитных кэшиктенов кагана, готов был растерзать суров, выстроившихся в боевые порядки.

Харисиндцы медленно двинули коней вперёд, стараясь сохранить крепкий строй перед самим ударом. Их тысячи уже приготовили свои рекурсивные луки, готовясь закрыть небо тысячами тяжёлых стрел. В это же время, мои наёмники, сосредоточенные в лесу у подножья холма, готовились выдержать любой удар, и я был вместе с ними, надеясь, что Рубен справиться с правильной корректировкой огня артиллерии, которая должна будет сыграть одну из ключевых ролей в этом сражении.

Вся мощь Степи сейчас приближалась к нам. За стволами деревьев я видел тысячи всадников, готовых к тяжёлой схватке, а земля дрожала под ударами множества копыт. Степь шла, и двигающаяся за ними смерть уже сжимала свои костлявые пальцы на горле моего отряда. Я уже чувствовал, как оперённая стрела проникает в щель шлема, пробивает глаз и пронзает мозг, заканчивая мою жизнь в этом мире.

Харисиндцы подошли ближе и тут же затренькали тетивы из жил, выпуская в небо стрелы. На мгновение солнце скрылось, а затем снаряды обрушились на землю. Нас спасли толстые стволы деревьев, отчего лишь немногие из наёмников потеряли свои жизни. Человек двадцать по обе стороны строя рухнули, пронзённые множеством стрел, но строй мгновенно закрыл все появившиеся дыры. Мы не оставили врага без ответа, сразу дав по ним залп арбалетчиков и немногочисленных стрельцов, оставшихся в лесу. Впрочем, наш ответ не оказался эффективнее и после обмена ещё несколькими залпами, степняки поняли бессмысленность такой войны и повели вперёд коней, сменив луки на копья, цепы, сабли и топоры.

Коннице, пусть в жидком, но лесу было не столь уютно, ведь разогнаться было невозможно, а плотный строй полулатной пехоты не позволял совершить даже малый манёвр. В тот момент кровь стала удобрением для этой земли. Сталь пела свою песню, срубая головы и выпуская кишки, пока раненные кричали, надрывая голоса, а ещё живые пыхтели, пытаясь не повторить судьбу своих погибших товарищей. Времени оказывать помощь раненным сейчас не было, ведь каждый воин сейчас целиком отдавал себя битве и сердца наёмников будто слились в одно, позволяя действовать как единый организм. Каждый удар был выверенным, каждый выстрел точным, а каждый мёртвый сразу же заменялся ещё живым, но и боль мы чувствовали единым организмом. Боль была одна для всех, даже несмотря на то, что часть моих наёмников прибыла с другого края жизни. Смерть откровенно смеялась над нами, ведь на каждого моего воина приходилось по четыре вражеских всадника, а их свист вторил Смерти. Но что тогда? Отступать, подставляя левый фланг войска? Ну уж нет. Монолитная дисциплина и стальной характер наёмничьего войска не позволяли мне так просто отступить, тем более что адский хохот смерти, перекрывал рёв пушек, рвавших степняков на кровавые молекулы.

В конце концов стало понятно, что первая атака степняков оказалась безуспешной. Их удар по центру может быть и оказался удачным, а кэшиктены может быть и прорвали строй, но выучка гвардии в купе с мощью артиллерии не позволила противнику победить всего одним ударом. Их потери были большими, но и нам праздновать победу было слишком рано. Из тысячи человек, двести моих бойцов уже лежали убитыми, а ещё часть пришлось увести в тыл, дабы их там подлатали.

И всё же, не смотря на серьёзнейшие потери, степняки не ограничились всего лишь одним ударом. Ещё пять раз до темноты они накатывались, не позволяя передохнуть ни своим бойцам, ни нашим полкам. Каждый раз перед натиском происходил взаимный обстрел, после чего кавалеристы накатывались на холм, рубились словно в последний раз с сурами, но затем отступали, теряя при этом ни одну сотню и тысячу солдат. К закату мой отряд уполовинился и то это если не считать раненных, но ещё способных сражаться в строю наёмников. Обе стороны конфликта теряли тысячи человек с каждой схваткой, но ситуация кардинальной не менялась. Степняки по-прежнему не могли ворваться на холм, а нам не получалось прорваться вперёд, дабы разгромить противника.

- Царь, нам нужно что-то делать. Если так продолжится дальше, то мы здесь все поляжем. – заявил один из воевод на собрании, что началось с закатом на холме, - У меня из полка две сотни погибло, а ещё триста раненными. Тартбог нам в уши уже дышит.

- Василь, мне нужны конкретные предложения. О том что всё плохо я могу от любого другого услышать.

Государь окинул тяжёлым взглядом собравшихся командиров. В его взгляде читалась граничащая с комой усталость. Сам царь сражался в первых рядах, показывая пример своим ратникам и был ранен – степняк ударил царя по руке, сломав ему предплечье, а потому рука сурского правителя лежала на косынке, обёрнутой вокруг шеи.