Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ) - "Балтийский Отшельник"
— Да, ступайте…
* * *
Оставшийся в одиночестве инквизитор погрузился в размышления, но длились они недолго. Встряхнувшись, будто отгоняя наваждения, мастер Питер извлек из дорожного сундука большую тетрадь и постарался максимально подробно записать и рассказ Больца о, возможно, новом проявлении степной магии, и результаты магического обследования, и свои выводы и размышления.
Рабочий дневник с первых дней обучения становился для инквизиторов постоянным спутником. Наставники приучали записывать туда все события, все мысли, все факты и рассуждения, которые касались дел, расследуемых инквизицией. Рабочий дневник был для инквизитора тем же, что для солдата — личный жетон. Он был подсказкой и предупреждением для тех, кто придет следом. В этих дневниках могли таится сведение, смысл и значение которых порой становились понятны лишь спустя многие годы после смерти их авторов. Знания — вот сила инквизиции. А дневники и архивы — способы приумножать это знание.
Закончив записи, инквизитор запер дневник в специальное отделение дорожного сундука и вернулся к письмам. Государственные заботы, лежащие на нем, не позволяли полностью сосредоточиться лишь на одном расследовании.
* * *
Вышедший от инквизитора Больц уверенным и целеустремлённым шагом покинул «апартаменты», но стоило захлопнувшейся двери скрыться из виду, как он прислонился к ближайшей стене и обессиленно сполз вниз. Он чувствовал себя полностью измочаленным.
Там, в горах, все было гораздо проще. Вот друг, вот враг, вот горы. Друг прикроет спину, враг и горы постараются убить. А здесь…
Ему нелегко дался и первый разговор с инквизитором, а второй — попросту измучил. Но гораздо больше бесед с инквизитором его измотало собственное, так нелегко давшееся ему решение.
Больц был простой парень, не склонный к отвлеченным рассуждениям. Он солдат и вырос в семье воинов. Думать надо, но отвлеченные этические понятия — не повод для долгих размышлений. Поэтому возникшая этическая дилемма сначала поставила его в тупик: умолчать о «сером госте» и не привлекать к себе внимание инквизиции, но при этом, весьма вероятно, подставить под удар таких же как он, простых солдат.
То относительно небольшое время, которое понадобилось ему для принятия решения, запомнилось ему как момент самых мучительных рассуждений в жизни и далось ему тяжелее, чем марш-бросок на десять верст. В самом прямом смысле. У него подкашивались ноги и тряслись руки.
И сейчас все еще внутри оставались сомнения.
С одной стороны, он снял с себя ответственность за риск невольного предательства, когда он мог помимо собственного желания выдать степному магу цели и маршрут движения эскадрона, своих боевых товарищей. Он готов был отказаться от миссии, но Тайный Советник решил иначе. И Больц был рад, что не ему пришлось принимать это решение. Сейчас он был уверен, что поступил единственно возможным правильным образом.
Но в то же время егеря мучило то, что его поступок одобрил и похвалил инквизитор.
В Империи Инквизицию побаивались и недолюбливали, старались до последнего обойтись без нее. Уж слишком радикальных ориентиров добра и зла придерживались инквизиторы в своей деятельности.
И вот теперь, выслушав похвалы инквизитора, Больц определенно чувствовал, что это не к добру…
* * *
Немного посидев, вымотанный и опечаленный Больц махнул рукой на неразрешимые этические проблемы и голос интуиции, и потащился туда, куда тянутся все солдаты в свободное время — в трактир.
Расположение полка было окружено массивным палисадом. Обилие лесов вокруг делало бессмысленным возведение каменных стен. Окруженный с трех сторон излучиной спокойной реки, деревянный форт на высоком берегу занимал выгодное положение. Тын из затесанных бревен с высоко поднятыми полками для стрелков, по которым днем и ночью прохаживались бдительные часовые. Ворота с надвратной огороженной площадкой. Сторожевые вышки. Малые ворота, выходящие к реке и небольшой пристани. И везде — посты.
Служба в Приграничье либо быстро отучала от безалаберности, либо быстро заканчивалась жизнь растяпы. И хотя за всю историю степняки или бандиты ни разу не отважились напасть на расположение полка, никто не дал бы гарантии, что этого не может случиться. Караульную службу несли ответственно и всерьез.
Однако сразу за тыном, промеж двух тощеньких речушек-ручейков, у расположения выросла стихийная слобода, где разместился люд, чья жизнь была неразрывно связана с егерским полком. Народу было немного. Несколько семей отставных егерей, промышлявших охотой. Швеи, прачки, шорник, кузнец — мастер на все руки, две лавчонки, приторговывающие всем на свете — пуговицами, нитками, пряжками, обувью, чаем, табаком (и другими зельями, менее законными).
И семья державшая трактир, где могли выпить пивка свободные от службы. Вот, почитай, и всё население слободы.
Леса было вокруг полно и Корона в Приграничье не преследовала за порубки. Тем более, что по уставу вокруг расположения полка, вырубалось и выкашивалось все, выше локтя высотой, на два полета стрелы. Вырубался лес и по обеим сторонам реки, чтоб не дать вероятному противнику возможности скрытного сосредоточения. Так что леса хватало и для слободы и на дрова.
Трактир был срублен из цельных бревен на невысоком фундаменте из обкатанных рекой валунов, с тесовой крышей. Общий зал со стойкой, куда можно было зайти прямо с улицы. Пристройка с отдельным малым залом, для офицеров и гостей благородного происхождения. Кухня, откуда открывались двери в общий и малый зал. Надстроенный второй этаж, где жила семья трактирщика и имелись обычно пустующие комнаты для приезжих. Хозяйственные постройки и небольшая конюшня на огороженном тыном в человеческий рост дворе, ворота которого рядом с трактиром.
Широкие двери трактира были, как обычно, гостеприимно распахнуты, вывески не водилось отродясь. Ни ступенек, ни крыльца — прямо с улицы на земляной пол общего зала.
В общий зал Больц направился по привычке — своего офицерства он еще не осознал и не понял. Дело шло к вечеру, и в зале было довольно много народу, виднелись и знакомые лица. Больц остановился у входа, оглядываясь, куда присесть.
Между столами шустрили «кельнерши» — девки, работавшие не за плату, а за чаевые от клиентов. Подрабатывали они и в отдельной комнатушке, куда можно было попасть со двора.
За стойкой стояла дородная хозяйская дочка, сам хозяин по привычке либо стряпал в кухне — женщин к мясу не подпускал, либо, как сейчас, стоял в кухонных дверях с любимым тесаком-«тяпкой» в руках.
Миниатюрная рыжая красотка с гладким кукольным личиком в форме сердечка и массивными сиськами, каждая из которых была больше ее головы, с визгом кинулась на шею Больцу.
— Больц, миленький, живой! — она повисла, болтая ногами. — А то тут слухи пошли, что ты в горах пропал…
И звучно чмокнула в обе щеки. Больц с удовольствием почувствовал прижавшееся женское тело.
— Как видишь, Фрок! — и крепко притиснул деваху.
Та прямо посреди зала бесстыже вцепилась в мотню: «О, да ты и вправду рад меня видеть! А я как раз свободна!»
И целеустремлённо потащила слегка опешившего под таким напором егеря к выходу во двор. Больц был приятно удивлен — Фрок пользовалась популярностью, но раньше не сильно выделяла его среди других посетителей.
Она втолкнула его в знакомую крохотную комнатушку без единого окна. В каморке с трудом размещалась кровать, убранная застиранными, но целыми простынями, жемчужно-розоватыми в красном свете двух коптящих масляных ламп. Резкий запах не оставлял сомнений в том, чем тут занималась парочка, вышедшая навстречу.
Не теряя ни секунды, Фрок уселась на кровать, подобрав юбки и широко раскинув ноги. Опытной рукой она расстегнула штаны Больца, сдернула их до колен и, поплевав на вздыбившийся ей навстречу член, заправила его куда полагается.
