Вальтер Моэрс - 13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь
Чудичи питались почти одними синими кактусогрибами. А так как я теперь был, можно сказать, почетным членом племени, то и я, разумеется, тоже. В общем-то, другой еды в пустыне и не было, не считая, конечно, сахарной пудры да гадюк и скорпионов, ловить которых, само собой, никто не хотел.
А вот кактусогрибы росли в Сладкой пустыне чуть не у каждого камня, и их можно было собирать почти круглый год. Готовились они тоже несложно. Наевшись чудны́х грибов (а чудичи, как я сказал, питались исключительно ими), и в самом деле становишься несколько чудаковатым. С одной стороны, всему, что видишь и слышишь, начинаешь придавать слишком большое значение, а с другой — все это кажется невероятно смешным и глупым. Большинство чудичей постоянно пребывали в состоянии некоего жизнерадостного упоения, и нередко всему каравану приходилось останавливаться и ждать, потому что кто-то вдруг предавался восхищенному созерцанию кактусного листа или рельефа бархана и ни за что не хотел двигаться дальше.
В колонне то и дело раздавался веселый смешок или оживленный шепоток, а порой случались даже приступы истерического хохота. Стоило кому-то зайтись в приступе смеха, весь караван останавливался и покорно ждал: ведь всем известно, что чудич в таком состоянии совсем беззащитный и его нельзя оставлять одного на произвол судьбы в Сладкой пустыне, — рано или поздно такое может случиться с каждым. Приступы порой длились не по одному часу, и тогда беднягу приходилось привязывать к горбу камедара, иначе его было просто не сдвинуть с места. А иной раз чей-нибудь взрыв хохота оказывался настолько заразительным, что постепенно, один за другим, мы все принимались кататься по песку, давясь и корчась от смеха. Так, с многочисленными остановками, мы и передвигались по пустыне.
С другой стороны, любым продвижением вперед мы все же были обязаны именно чудны́м грибам. Под влиянием сока этого удивительного растения самая обыкновенная ходьба превращалась в подлинное удовольствие. Мы часами шагали под лучами беспощадного солнца, не чувствуя усталости и сохраняя прекрасное расположение духа, а штурмуя, к примеру, при полуденном зное барханы, представляли себе, что прыгаем на пружинах-ходулях по Луне.
Необычный гриб. Кроме всего прочего, кактусогрибы обладали еще и приятным вкусом — что-то среднее между нежным мясом тунца и жареной свининой, аппетитно приправленной шафраном. Сильнее всего дурманили голову сырые растения, но вкуснее и в то же время безопаснее они были в вареном или жареном виде. Их также запекали в золе, тушили, жарили на решетке или уже отваренные подрумянивали в растительном масле. Сушеные и герметично упакованные, кактусогрибы хранились почти бесконечно, еще лучше сохранялись они в виде концентрата, приготовленного из толченых сухих грибов, соли и муравьиного молока, скатанного в небольшие шарика, которые мы потом жевали вместо конфет. Засахаренные в ванильной пудре Сладкой пустыни и нарезанные на маленькие кусочки, они заменяли нам мармелад. Истертые в порошок грибы использовались в качестве приправы для разных блюд из кактусогрибов, что, на мой взгляд, было совершенно бессмысленно — все равно что поливать лимонным соком дольки лимона. Единственную неприятность доставляли колючки, поскольку были чрезвычайно ядовиты. Уколовшись такой колючкой, тотчас же валишься с ног и отправляешься на тот свет, даже не успев коснуться земли.
Вот только на камедаре скакать я выучился далеко не сразу. Надо сказать, что эти пустынные животные совершенно не приспособлены для верховой езды и требуется немалое время, чтобы к ним привыкнуть.
Если лошадь гарцует в такт классической музыке, то на спине у камедара чувствуешь себя так, словно скачешь под бой барабана, по которому колотит пьяный. Камедар переставляет ноги безо всякой последовательности, как захочет: то переднюю, то заднюю, то обе ноги сразу, при этом раскачивается из стороны в сторону — того и гляди упадет. Он никогда не идет по прямой, постоянно спотыкается и даже падает на колени, опять поднимется и продолжает раскачиваться дальше. Если я когда-то в жизни и узнал, что такое морская болезнь, то не в открытом море на корабле, а в пустыне на спине у камедара.
Тайна чудичей. Мне ужасно хотелось узнать, как выглядят чудичи под своими мрачными одеждами, но они старательно это скрывали. Как я со временем понял, они не разоблачались из длинных полотен материи, даже когда спали или мылись. Внешний вид чудича, наверное, был самой большой загадкой Сладкой пустыни. Ученые, всецело посвятившие себя изучению этой проблемы и создавшие немало трудов на эту тему, выдвинули теорию, что чудичи — это в прошлом бергины, которые по какой-то причине вдруг облысели и, не вынеся позора, сбежали в пустыню и теперь вынуждены скрывать безобразие своего тела под темной одеждой. Только я не верю в эти басни. Вся теория основывается лишь на находке трех волосков бергины, случайно обнаруженных неким антропологом на полпути от Жутких гор к Сладкой пустыне.
Жизнь в караване протекала на удивление мирно. Споры, распри, выяснения отношений были чудичам не по душе, поэтому они всегда старались найти компромиссное решение. Время от времени появлялись, правда, разногласия по поводу того, в каком направлении следует двигаться дальше, но чудичи не устраивали голосования, поскольку это уже само собой означало конфликт, а просто продолжали маршрут не по прямой, а зигзагообразно.
Чудичи любили музыку, но только в своем собственном исполнении на собственноручно изготовленных инструментах, которые они с удовольствием доставали, когда собирались вечером у костра. На мой взгляд, в музыке этой не было ничего особенного, просто она служила поводом собраться вместе, скоротать вечер и помочь друг другу пережить ночь. Инструменты в большинстве своем представляли собой высушенные, выпотрошенные и ощипанные от колючек листы кактуса, в которые не дули, а бубнили. Некоторые были обтянуты кожей камедара, на них отбивали (всегда неторопливый) такт. Те чудичи, у которых не было инструментов, просто раскачивались под музыку и время от времени выкрикивали «Чудно!», подбадривая музыкантов.
Наверное, со стороны мы представляли собой самое курьезное зрелище: длинная процессия закутанных в темно-синее, постоянно хихикающих мумий, бодро шагающих по пустыне. Внешне мы казались сплоченным сообществом, но на самом деле все чудичи закоренелые индивидуалисты. Такой вот ходячий парадокс пустыни — вынужденное объединение по сути разъединенных.
