Денис Чекалов - Монета желания
Инстинктивно взмахнув ладонью, он увидел, как темная капля ила упала на снег. Она не утонула, не растеклась по белоснежной глади, а начала расти, словно тесто. Лошади в испуге попятились. Рука русского воина легла на рукоять меча. И не даром. То, что было маленьким сгустком ила, и так незаметно пропутешествовало от самого дворца водяного, теперь превращалось в огромное, мерзкое чудовище. Тысячи щупалец, одно за другим, вырастали из его поверхности. В основании каждого сверкал злобный глаз. Стоило лапе достичь длины в один локоть, как она ощетинивалась шипами, острыми и тонкими, как зубы хищной рыбины. Вместо ног у чудовища было нечто, подобное ножке гриба, постоянно пульсирующее и меняющее очертания.
Вздрогнула тварь, став из темно-бурой вдруг лилового цвета, — это всю ее покрыла чешуя крепкая, точно броня латная. Возле каждого глаза маленький рот открылся, беззубый, точно присоска.
— Вот и поймал я вас, корм для личинок! — прогромыхала тварь. — Перед вами мой слуга верный, чудо речное. Его устами с вами буду говорить я, великий водяной царь.
Альберт и мавр постепенно подавали лошадей назад, стараясь, чтобы их бегство не было столь очевидно для доблестных ратников. Из лагеря спешили люди, кто с оружием, а кто просто выбегал посмотреть, что случилось.
— Боюсь, нас сегодня не накормят, — пробормотал мавр.
— Знал я, что постараетесь обмануть меня, — продолжал речной повелитель. — Но только ничего у вас не вышло. К чему мне клочок волос, когда прямо сейчас я смогу разделаться со своими врагами.
Было заведено, что лагерь разбивали только ближе к вечеру, когда темнеть начинало. Знал Адашев, что поручение государево отлагательств не терпит. Но люди устали, измотаны после тяжелого перехода, потому Федор решил отступить от правила, остановиться пораньше, разбить шатры да готовиться к отдыху. Никто против решения этого вслух не возражал, хотя по лицам многих Федор прочел, предпочли бы они дальше идти. Но продолжать путь Адашев все же счел неразумным. Мало ли что могло случиться, а усталым воинам не выдержать нового испытания.
Отдав основные распоряжения, он передоверил разбивку лагеря боярину Ипатову, который большой опыт имел в подобных вопросах, и Петру. Хоть последний и не был мастером в делах обозных, зато люди к нему тянулись, верили ему и его приказания исполняли гораздо охотнее, чем повеления Ипатова, что имел вид важный и снисходительный.
Сам же Федор, собравшись с мыслями, вынул из походной сумки листы бумаги, перо с чернильницей, и начал быстро составлять депешу в Москву. Пакет было решено отправить с Иваном, боярским сыном, — совсем молодым еще парнем, что исполнял мелкие поручения при Ипатове, старинном друге своего отца. Вот уже запечатывал послание перстнем, когда шум и крики, раздававшиеся откуда-то совсем недалеко, заставили его подняться на ноги. Схватив верный меч, Адашев выбежал из шатра. Повсюду люди бежали; голоса громкие, ни на что не похожие, слышались со стороны дороги.
С раскрасневшимся лицом, спешил вперед с бердышом Спиридон, сын Петров.
— Что за напасть случилась? — спросил посол, а сердце его вновь сжала тревога.
— Двое странников к лагерю подъехали, Федор Иванович. С отцом заговорили, а потом вдруг из рукава одного чудовище появилось жуткое.
Хотел Адашев еще вопрос задать, но паренек уже спешил дальше, на выручку отцу. Побежал туда и Федор. При виде страшилища замер, не от страха, которого не ведал, но от омерзения. Это создание не было ни на что похоже, словно родилось оно в уме безумца, и магией черной в реальность перенесено. Федор не удивился бы, узнав, что недалек от истины, однако в тот момент никто не мог ему этого объяснить.
— Прочь, мертвяки будущие! — проревела тварь. — Сколько я ужо повидал таких как вы, смелых да быстрых, и каждого на дно моя река утянула. Поохолоньтесь, в сторонку станьте. Не нужны вы мне, никто из вас, кроме Петра. Ради него я послал сюда слугу своего, чудо морское. Отдайте мне кожевника, дозвольте в клочья его разорвать, а сами идите с миром. Нет дела мне до вас, и вам до меня.
— Что за напасть такая? — спросил Адашев, подходя ближе.
Петр не двигался, и только меч дедовский в его руках сверкал. Тварь же не нападала покудова. Несмотря на похвальбы ее, видно, боялась сразу против стольких врагов выступить, надеялась, что испугаются странники, да отступят.
— Видит Бог, мы не виноваты! — воскликнул незнакомый всадник, в котором Федор сразу признал жителя степей — хоть и была в нем примесь западной крови. — Обманул нас проклятый водяной.
Судя по тому, какой ужас вызвало чудовище у незваных гостей, Адашев заключил, что стоит им пока что поверить, а подробное разбирательство оставить на потом.
— Что это еще за царь речной? — обратился он к Петру. — И почему так ненавидит тебя?
— С помощью Господа нашего, — отвечал кожевник, — немало я одолел нечисти. Возможно, как-то и водяного задел, сам того не зная. Однако, несмотря на внешность противную, чудовище дело говорит. Вражда эта только между мной и владыкой подводным. Мне и решать все. Никто из-за меня жизнью рисковать не должен.
— Не время благородство показывать, — воскликнул Адашев. — Оно одно, а нас много. Покажем ему, как нападать на посланников русских.
Но Петр решительно покачал головой.
— Хоть и может показаться, что гордыня это, но все же помощь твою принять не могу. Должен я сам в бой вступить и, коли будет на то милость Божья, одолею гадину.
— Правильно говоришь, Петр, — воскликнул боярин Ипатов. Толстые щеки его тряслись, а драгоценные каменья в перстнях переливались, покуда руками тряс. — Сам должен мужчина свои проблемы решать, ни за чьи спины не прячась. Только так и достойно себя вести. За храбрость эту все тебя и уважают.
Криво усмехнулся купец Клыков, услышав такие речи. Ни для кого не было секретом, что страх водил языком Ипатова, заставлял слова красивые произносить. Но понимал Клык и Петра. Сам бы, наверное, на его месте оказавшись, так же поступил.
— Не слушай его, отец, — воскликнул Спиридон. — Как же это, чтобы ты один на один с чудовищем дрался. Посмотри, сколько щупалец у него. Дозволь рядом с тобой встать в бою.
Поблагодарил Петр сына, но снова отказался от помощи. Дрогнуло лицо Спиридона, и лишь большим усилием воли удалось слезу спрятать. Казалось ему, что плакать недостойно воина, а тем паче — участника великого посольства. Адашев ободряюще положил руку пареньку на плечо, но тот даже не заметил этого.
Чудо же речное следило за происходящим, слова не произнося. Нравилось водяному, что происходит, и вмешиваться он не желал, боясь только все испортить.
