Анна Клименко - Век золотых роз
– Что это там? – спросил синх, указывая на юг. Он еще сомневался, ему казалось, что зрение обманывает и там, далеко – просто мираж или низкие тучи…
Аль-Мааш прищурилась. Ветер играл ее косичками, трепал ворот льняной рубахи, и лицо показалось Эл-хаджу даже приятным. Вот только зачем эти странные кочевники так тщательно сбривают волосы до самой макушки?
– Там начинаются Дикие земли и заканчиваются степи, – сказала Аль-Мааш, – несколько дней пути… – И тут же нахмурилась. – Я не дам тебе сбежать, Элхадж. Потому что меня накажут. Но более всего пострадает моя гордость, да и что будут думать дети степей обо мне, которая упустила столь ценного пленника?
– Но все же пленника, – прошептал Элхадж.
Ветер подхватил его слова, со свистом унося прочь, и было неясно, услышала синха Аль-Мааш или нет. Впрочем, Элхаджу было все равно.
К вечеру разыгралась буря. Ветер неистово трепал тяжеленные шкуры щеров, грозя подхватить и унести шатры прочь; что-то шелестело по стенам, тяжело сползая вниз, навевая смутное ощущение опасности. А в самом шатре было тепло и тихо. Аль-Мааш, отужинав, уселась на шкуры и, сложив молитвенно руки, замолчала. Синх не стал мешать сей достойной ийлуре общаться с богом-покровителем, заполз в спальный угол, укрылся шкурами и задумался.
Итак, по прошествии долгих дней путешествия он все еще был жив, и Храм ждал его в далеких Диких землях. Жив, но в плену. Не в цепях, но окруженный сворой соглядатаев. Аль-Мааш повсюду следовала за ним тенью, не оставляя одного даже во время отравления нужды, разве что отворачивалась; да еще парочка крепышей дежурила денно и нощно у входа.
А Шейнира ждала, Элхадж порой чувствовал ее зов, исполненный боли и печали. Даже не гнева, а именно печали, густо замешенной на обреченности и страдании. Богиня ждала именно его, Элхаджа… И не могла или попросту не желала помочь.
Синх почти с ненавистью глянул на Аль-Мааш. Ийлура, закатив глаза, медленно раскачивалась из стороны в сторону, ее губы беззвучно шевелились. Хотя подвывание ветра могло попросту заглушить слова молитвы.
Элхадж подтянул коленки к груди, свернулся калачиком под тяжелой, пахнущей зверем Шкурой. От Аль-Мааш придется избавиться, тут ничего не поделаешь. Но как? Он разочарованно поцокал языком. Ийлура слишком сильна для синха, слишком ловка и осторожна; такую не придушишь ночью, да и спит она скорее всего чутко – проснется при первом же шорохе… Синх вздохнул. Возможно, тут не помешала бы медвежья силища Дар-Теена. Именно что силища, мозгами тут делу не поможешь.
«Но я даже не знаю, что они с ним сделали».
Тут Элхадж окончательно загрустил. Вот так и бывает: жив, но в плену. И вырваться пока что не получается. Даже ни одной дельной мысли не приходит в голову.
…Хлопнул полог шатра. Аль-Мааш вскочила, схватилась за кинжал, которому впору было именоваться мечом. В следующий миг ийлура кошкой метнулась навстречу вошедшему.
«Дар-Теен?!!» – Элхадж едва не выкрикнул это имя, но вовремя прикусил язык: Аль-Мааш уже тягучей, расслабленной походкой отходила к очагу, а следом за ней тяжело ступал широкоплечий кочевник.
– Ты, – он кивнул Элхаджу, – поднимайся. Владыка желает с тобой говорить.
Синх вздохнул. Шейнира побери этого недалекого ийлура! Неужели еще захотелось предсказаний?
Он поднялся, накинул теплую куртку.
– Я готов.
– Да пребудет с тобой дар, – пробасил ийлур. Затем, обернувшись к Аль-Мааш, добавил: – Ты тоже должна его сопровождать. Слишком темно, я не хочу его упустить, ежели он вздумает бежать.
Ийлура только хмыкнула:
– Слишком темно. Слишком опасно. Может быть, он и синх, но Фэнтар еще не отобрал у него разум.
С тем и пошли, причем Аль-Мааш крепко держала Элхаджа за локоть.
«Сбежишь от вас, как же», – уныло подумал синх.
Но, оказавшись вне теплого шатра, Элхадж понял, что в такую погоду побег был бы прямой дорожкой в царство Шейниры. Буря ярилась так, что, казалось, каждый следующий порыв ветра будет последним для зеленых пирамидок шатров. В кромешной тьме ледяной ветер хлестал по лицу, швыряясь колючим снегом. На зубах захрустел невесть откуда взявшийся песок – тут Элхадж догадался, что буря принесла с собой не снег, а пыль, поднятую где-то на востоке. И, естественно, кромешная тьма окутала стойбище – впереди идущий ийлур пробирался почти на ощупь, вытянув вперед руку.
– Стой! – надрываясь, прокричала Аль-Мааш. – Пришли! Глаза открой, что, ослеп?
Кочевник обернулся к Элхаджу. Запорошенные пылью глаза его слезились, ийлур щурился, то и дело тер их, но от этого становилось только хуже.
– Иди же, владыка ждет, – с трудом расслышал Элхадж.
А в следующее мгновение ийлур сгреб его за шиворот и, точно котенка, сунул внутрь шатра, даже не озаботившись перед этим отдернуть край полога.
Шершавая шкура щера прошлась точильным камнем по щеке, в лицо дохнуло жаром и запахом свежезажаренного мяса. Элхадж торопливо протер глаза – так и есть: владыка степей Тхо-Ра возлежал на шкурах и предавался развлечению, которое, судя по всему, было любимым. То есть ел.
Синх счел нужным раболепно поклониться – пусть себе думают, что он послушен, как ягненок.
– Великий Тхо-Ра пожелал меня видеть?
Ийлур вытер пальцы о кусок полотна, ухмыльнулся:
– Да, пожелал. Я вижу, ты и сам этому рад, презренный синх – что ж, это хорошо.
Он поднялся, прошелся по шатру и остановился перед Элхаджем. Синх съежился, глядя на нависшую над ним живую гору мускулов; оказывается, он едва доставал Тхо-Ра до подбородка…
«Одной рукой мне шею свернет, как цыпленку». – Мысль промелькнула и исчезла, запутавшись в предположениях, отчего владыка захотел повидать синха в столь поздний час.
Тхо-Ра задумчиво теребил ус, рассматривая пленника. Затем вдруг положил Элхаджу на голову руку, развернул лицом к свету.
– Скажи-ка, предсказатель… Ты в самом деле видишь то, что предрекаешь?
Элхадж выругался в душе и еще раз мысленно пожелал владыке степей как-нибудь свалиться со щера.
– Э… образы являются мне, – выдохнул синх. Ему до смерти хотелось стряхнуть со своей головы огромную пятерню, но – понимал, что это чревато самыми неприятными последствиями.
– Смотри мне в глаза, ящерица, – прошипел Тхо-Ра, одновременно усиливая давление на череп Элхаджа.
Тот послушно взглянул в черные глаза-щелки, мимоходом отметил, что щека ийлура подергивается.
– Но я вижу только образы, – сказал Элхадж, – ты столь велик, что должен знать… Каждый видит в предсказании свое.
Тхо-Ра удовлетворенно хмыкнул и шагнул назад; синх вздохнул и невольно покрутил головой, словно пытаясь убедиться: а не свернули ли ему шею?
