Вадим Волобуев - Сага о Гильгамеше
-- Вот мы и дошли, Гильгамеш, - обернулся он к безмолвному собрату. - Если верить этим птахам, перед нами логово Хувавы. - Он присмотрелся к вождю и покачал головой. - Пожалуй, тебе лучше посидеть в сторонке. Неровён час, объявится хозяин норы.
Он отвёл Гильгамеша в тень могучего дуба и вернулся к логову. Почесав затылок, Энкиду поднял с земли длинную сухую ветку, поводил ею в норе. Оттуда донеслось отчётливое шипение. Энкиду предусмотрительно отскочил, затем снова заглянул внутрь. Ему показалось, что на него смотрят чьи-то глаза. Ободрённый нерешительностью чудовища, Энкиду собрал вокруг норы гору хвороста и запалил костёр. Затрещали ветки, закурился сизый дым. Энкиду вытащил нож, встал сбоку от входа и стал ждать, когда чудище полезет наружу. Он хотел рубануть его по спине, пока оно не успело напасть первым. Так и получилось. В норе что-то зашуршало, посыпалась земля, и из логова показалась небольшая буроватая змейка. Сворачиваясь кольцами и треща раздвоенным языком, она заметалась в разные стороны, ища спасение. Энкиду поначалу застыл в изумлении, но быстро собрался и обрушил на Хуваву град ударов. Спустя мгновение отрубленная голова чудовища отлетела в сторону. Тело, извиваясь, сгорало в пламени. Энкиду подхватил крохотную головку, торжествующе помахал ею в воздухе.
-- Мы поразили зверя, Гильгамеш! Отныне молва о нас не умрёт.
-- Эхей, названный брат мой! - воскликнул вождь. - Ты совершил величайший подвиг.
Смерть чудовища в мгновение ока вернула ему прежний вид. Как будто не было тех ужасных дней, когда он трясся от страха и умолял убить себя. Теперь это был прежний Гильгамеш, доблестный вождь великого народа. Он подступил к Энкиду, с удивлением уставился на змеиную головку в его пальцах.
-- Так это и есть непобедимый Хувава? Сколь смешон был наш ужас перед ним. Неужто это ничтожное создание заставляло трепетать перед собою весь род человеческий? - Он заметил две крохотные ранки на запястье Энкиду и обеспокоился. - Я вижу кровь на твоей руке, Энкиду. Неужели чудовище успело ранить тебя?
-- Пустяки, - беззаботно откликнулся товарищ, разглядывая запястье. - Его укус мне не страшен, ибо чары чудовища разрушены и заклятья больше нет.
-- Давай же веселиться, Энкиду! В сей день ты избавил людей от величайшего страха.
Однако радость их была преждевременна. Ближе к вечеру Энкиду почувствовал себя плохо. У него закружилась голова, запылало снедаемое жаром тело, под ногтями выступили фиолетовые точки. К ночи он уже не вставал. Гильгамеш в испуге бросился искать целебные травы, безостановочно твердя заклинание против демонов болезни.
-- Семеро их, семеро их,
-- В недрах взращённых духов земных,
-- Вскормленных тьмою, бесполых на вид,
-- Облик их людям погибель сулит.
-- Жён не познавших, детей не рождавших,
-- Муку и смерть на живых насылавших,
-- Стойких к заклятью, бесстрастных к мольбе,
-- Вихрей ужасных, покорных судьбе.
Лихорадочно повторяя эти слова, он рыскал по окрестностям в поисках боярышника или облепихи, но все усилия его были напрасны. Ничего не росло в этом лесу, кроме дикого бурьяна. Гильгамеш то бросался к захворавшему товарищу, то опять принимался искать спасительное средство, то в изнеможении падал на землю и, сцепив зубы, выл от горя. Между тем Энкиду становилось всё хуже. Он впал в забытье и хрипел, широко разевая спёкшийся рот. Пятнышки под его ногтями растеклись и почернели. Из носа тонкими струйками потекла тягучая зеленовато-жёлтая жижа. Зрачки укатились вверх, глаза прорезались красными прожилками. Пылающее лицо покрылось странными бугорками, щёки ввалились и странно вибрировали. Гильгамеш приник к его груди, обнял за плечи, исступлённо шептал:
-- Не покидай меня, лесной человек. В сей час торжества и радости - как можешь ты умереть? Боги не допустят такой несправедливости. Молись, молись, Энкиду, и я буду молиться с тобою.
Он сел на колени, возвёл очи к небу. Бледный лик Нанны осветил его фигуру, протянул долгую тень к опустевшему логову Хувавы. Поднявшийся ветер взволновал кроны деревьев. Шелестящие листья клёнов как будто пытались сказать ему что-то, но он не понимал их языка. Покачиваясь из стороны в сторону, он тихо стонал и неотрывно глядел на Луну. Какая-то мысль упорно билась в нём, сверкала слабой лучиной, шевелилась крошечным комком в душе. Холодный свет полного месяца озарял его лицо, проливал лучи на укутанную мраком землю. "Нанна - вот кто поможет мне, - решил Гильгамеш. - Кому как не повелителю ночи рассеивать чары духов тьмы". Он воздел руки к ночному светилу и срывающимся голосом запел:
-- Все хлева твои полны,
-- О великий бог Луны!
-- Овцы, козы и коровы -
-- Велики, толсты, здоровы.
-- Разномастны, разноцветны,
-- Недоступны и волшебны.
-- Их число необозримо,
-- Словно звёзд на небосклоне,
-- Собраны они в загоне,
-- Где судьба неповторима.
-- О, пастух коров небесных
-- Обладатель стад чудесных,
-- Нанна - бог, чья мать в Ниппуре
-- Молится с вершин Экура,
-- Вознося хвалу тому,
-- Кто насытил всю страну,
-- Оградив приплод коров
-- От болезней и воров.
-- Молоко коров священных
-- Возливал ты вдохновенно,
-- Чтобы боги веселились,
-- Благодатный дождь пролили.
-- Ты - любимый сын Энлиля,
-- Разгонитель дум тяжёлых,
-- Тысячи лучей излили
-- Свет, когда ты в мир пришёл.
-- Все желания исполнит
-- Твой отец, лишь попроси.
-- Счастьем он сердца наполнит.
-- Щедро счастье то неси!
- Не жалей для бога жертвы -
-- Ты нам это завещал,
-- Бог, рождённый в мире мертвых,
-- Воздаянье обещал.
-- Твоя мать кричит с вершины:
-- "Ан к себе тебя призвал,
-- Дикий бык, ты сильным стал,
-- Даже вод морских глубины
-- И просторы всех краёв
-- Имя чествуют твоё".
-- Урождённый в чистом храме,
-- В поле выросший герой,
-- Нанна - ты владеешь нами,
-- Мы - лишь тени под луной.
-- Свет ночной лучист и ясен,
-- Он для демонов опасен,
-- Для людей же и богов
-- Он - спасительный покров.
-- Днём нас Солнце опаляет,
-- Ночью месяц озаряет,
-- И хоть свет его не греет,
-- Он надежду в нас лелеет.
Упоённый восторгом, он смотрел на небо и ждал, когда бог отзовётся на его просьбу. Но время шло, а ничего не происходило. Всё так же неумолчно стрекотали цикады, задувал слабый ветерок, облака грязными пятнами проплывали по серебристому диску луны. Изнемогший от нетерпения, Гильгамеш в ярости пропахал ногтями землю, сжал кулаки, заскрипел зубами. Собственное бессилие раздражало его. Он вскочил, забегал вокруг, вырывая с корнем кусты. Почему-то ему привиделось, что они таят в себе какую-то угрозу. Проредив густые заросли и выплеснув жажду разрушения, он вернулся к Энкиду, припал ухом к его груди. Сердце напарника уже почти не билось. Мучительно застонав, Гильгамеш обратил взгляд на Луну.
