Людмила Минич - Ступени в вечность
Его нужно убить! И этот хор навсегда умолкнет.
Она с испугу ударила себя по губам и уткнулась в мягкие шкуры, устилавшие тюфячок. Вдруг он услышал? Что, если этого Ведатель ей не простит? Что, если никакая дверь не стоит таких слов?
Маритха долго пролежала, с замиранием сердца прислушиваясь, не цепенеет ли все внутри, не холодеет ли кровь, не подкатывает ли дурнота. Она была еще жива, и, кажется, наказывать ее никто не собирался. Этот Ведатель… тьфу ты… Сын Тархи не услыхал ее слов. Или посмеялся над ними. На него это похоже. Или запомнил… до поры.
От таких нелегких мыслей ее отвлек знакомый голос извне. Дверь приотворилась, и сиделка высунулась наружу, скрывая пришедшего. Уж ему-то сюда и носа показывать не стоило, с неудовольствием подумалось девушке. Тангар. Горе-хранитель. Зачем ему Маритха понадобилась? Она ни за что его не пустит, нет между ними никакого разговора.
Однако женщина ничего не спросила у Маритхи. Вместо того она сама наружу выскользнула, повинуясь какому-то тихому приказанью. Девушка тут же рывком уселась, запахнулась в красивую меховую накидку, принесенную еще вчера служителями Храма. Спешно поправила волосы, жалея, что так и не удосужилась их убрать. Не хватало еще уродиной тут рассиживать.
Поспешно отдернула руку, едва он шагнул внутрь. Что за день сегодня, такой тяжелый! Все к ней лезут! Даже пленные Нити, и те покоя не дают.
Тангар остановился у дверей. Притворил их со знакомым скрежетом. Потоптался и еще подвинулся вперед.
— Ты… поправляешься уже, — бросил так же отрывисто, как всегда. — Великий так говорит.
— Поправляюсь, — так же скупо обронила Маритха, кутаясь в теплую роскошную накидку. — Да не твоими стараньями.
Хранитель потоптался еще, маленько вперед подобрался.
— Я и хотел… Не бывало со мной такого, женщина. Никогда, — отрубил он. — Чтоб такое невезенье.
— Невезенье! — возмущенно возопила Маритха.
— Называй, как хочешь, — огрызнулся он. — Мне все равно. Такого позора… Не было со мной такого позора, а я уж полтора десятка хожу в хранителях.
Девушке удалось смолчать. Нет, не куражиться он пришел, виниться. И она в который раз пожалела, что вскочила с лежанки, как встрепанная, не успев даже убраться. Лучше б ей сейчас внимать ему лежа, бледной и натерпевшейся по его вине.
— Вот что… — снова начал он. — Великий говорит, ты в Табале не задержишься.
И замолчал. Маритха тоже ни слова не проронила, ожидая продолжения.
— Я ведь… Великий Раванга мне дважды велел тебя беречь. И дважды я не уберег, — с трудом боролся он со словами и с желанием смотреть не на Маритху, а куда-нибудь в сторону. — Не могу я так. Кто только не смеется…
Вот чего он боится! Что над ним смеяться будут! А что она чуть жизни не лишилась, это так, мелочь какая-то!
— И вот. Великий Раванга говорит, вскоре после Первого Солнца гонец будет. Покровитель Радих Табалу из-под своей руки потеряет. И хранителей распустит, как положено. Тогда… буду тогда твоим хранителем, пока Великий Раванга не велит иного.
Маритха вздохнула. Да зачем ей такой хранитель, когда ее и сам Великий бережет… и Темный тоже, надо думать, не оставляет. Зачем? Только чтобы за нею приглядывать. Раз уж Великому самому недосуг. И простые паломники его заботят ничуть не меньше, чем Маритха, а ведь от нее, может статься, весь мир теперь зависит.
— Спасибо, — пожала она плечами. — Да не нужно мне. Живи себе спокойно.
— Великий Раванга говорит иное.
— Ага, пока Великий Раванга не велит иного, — не выдержала, поддразнила девушка. — А ты всегда только так и делаешь, как Великий Раванга говорит?
Тангар серьезно кивнул.
— Всегда. Он знает нашу судьбу лучше нас.
— А ты всегда его спрашиваешь, прежде чем самому решить? — не сдавалась она.
— Нет, — на этот раз он покачал головой. — Он сам говорит. Не всегда. Когда нужно.
— Ты ему так сильно веришь?
Он еще раз кивнул.
— Тут разное про Великого говорят, — протянула Маритха. — В Табале. Но ты один, верно, такой, что по одному его слову готов в Расселину броситься. Не пойму я тебя, хранитель.
Тангар безмолвствовал, хоть девушка намеренно его поддела, надеясь вызнать, откуда у Первого хранителя такая преданность Раванге. Преданность намного выше той, что досталась Покровителю Табалы.
— Так что, — досадуя, нарушила она молчание, — меня и спрашивать никто не будет? Ты мне про то сказать пришел?
— Великий Раванга лучше знает наши судьбы, — повторил он, глядя в сторону.
— Да моей-то он как раз и не знает! — воскликнула девушка.
Тангар глянул так недоверчиво, что ей и вовсе расхотелось с ним разговаривать. Он, как ножик его, прямой и острый.
— Не веришь — и не надо. Я устала, уходи.
Он повернулся.
— Мне надо еще отдохнуть до того, как новый обидчик заявится да умыкнет куда-нибудь, — зло проводила его Маритха, не удержалась, чтобы не уколоть.
Хранитель точно споткнулся, но сразу же выровнял шаг и вышел, так и не оглянувшись. Она тут же пожалела о своей жестокости, но было поздно.
Тангар больше не являлся до Первого Солнца. Голос его девушка несколько раз слышала, но к ней он больше входить не отваживался. Или не хотел.
Раванга тоже целую вечность не приходил. Появился только дня через четыре после памятного, ночного разговора. Девушка ждала его с великим нетерпением. Васаи до сих пор тревожил ее сон. То ли она сказала? И что еще сказать, если он вернется, если снова начнет упрекать в безучастии к бедам Храма, где она так некстати поселилась?
К тому же слабость уже ушла, и Маритха готова была покинуть свою тюрьму. Только вот дадут ли? Как Великий скажет, так и будет. Девушка давно потеряла счет дням, однако прикидывала, что Первое Солнце, уж верно, скоро из-за холмов поднимется. Раванга обещал ее из Табалы отправить, и больше ничего она так страстно не желала. Прочь отсюда! Подальше от гнилых пещер, от темноты, от храмового подземелья, от Расселины и здешних страхов.
Маритху вовсе не заботило, куда ей податься придется. Великий обещал ее укрыть, значит, в том его забота. У нее самой ничего не осталось. Без золота обратно в Ашанкар собираться — нечего и думать. Да и кто ей рад-то будет? Без Игана ее судьба в родных местах пропащая. Другого покровителя Маритха пока найти не сподобилась. А что она на этом свете, одна-одинешенька? Прислугою чужачку никто и нигде не возьмет, в своем доме не пригреет. И куда ей теперь деваться, кроме как на Улицу Любви? Только одна надежда и осталась — на Равангу. Если так уж ему дорога эта дверь неведомая, так пускай о Маритхе позаботится. Или ей одной целый мир охранять назначено? Самой стараться, как придется, пока не сдохнет где-то в пустоши?
