Эйв Дэвидсон - Феникс и зеркало
Так, во всяком случае, ему казалось. Эббед Сапфир вновь протянул свой палец, и огненная змея истекла из него и скользнула в дырку. Донесся крик ужаса и боли, вскоре все затихло.
Огненное кольцо постепенно гасло, кругом воцарилась тишина.
— Да, несомненно, капитан, ты всесторонне изучил огонь, — с искренним уважением произнес Вергилий.
— Изучил огонь?! — неожиданно взорвался Эббед Сапфир. — Как ты можешь говорить так? Изучил… Я — властелин огня, я знаю все его тайны и тайны его тайн! Что же, — сказал он, успокоившись, — отправимся дальше. В эту ночь последуем твоему предложению. Но, видишь, на свете существуют куда более неприятные вещи, чем солнечный удар…
Путешественники оставили за собой пятый оазис. Там они не задержались; даже если бы местный предводитель склонял их к этому, они все равно бы отказались, памятуя о пьянчуге Абубу, который, несомненно, задерживал их ради того, чтобы уведомить о путешественниках троглодитов. Похоже, в таких случаях ему причиталась часть добычи. Так что Вергилий не был удивлен, обнаруживая на пути останки — то разодранную в клочья одежду, то обглоданные человеческие кости.
— Им не повезло, что они путешествовали без тебя, — прокомментировал он, подцепив носком туфли одну из костей. Тириец только хмыкнул на его слова, терпеливо дожидаясь, пока Вергилий удовлетворит свой интерес, чтобы продолжить путешествие.
— Что это?! — воскликнул маг. — Это могли сделать только в Неаполе! Вергилий нагнулся и принялся очищать от песка потемневшую безделушку. — И только в Неаполе носят такие амулеты, рассчитывая с их помощью уберечься от сглаза… не нравится, ох, не нравится мне все это… Я не слыхал, чтобы хоть один неаполитанец отправлялся в эти края! Кто это мог быть?!
Но Ан-тон Эббед Сапфир лишь закричал со своего верблюда:
— Вперед! Вперед! Скорей!
Они миновали последний оазис — далее их уже не будет. Там, впереди, не будет уже ничего, кроме пустыни, и за пустыней — Лунных гор, где обитают крошечные, похожие на карликов и гномов пигмеи, а еще дальше, за ними берег Эритрийского моря.
— Дальше я не пойду, — неожиданно произнес финикиец. Края синего бурнуса открыли его лицо, оно выглядело изможденным.
Он был не слишком приятным спутником во время этого путешествия, но, по сути, он ведь и нанимался лишь как провожатый…
— Но ты обещал, что доведешь меня до замка? — удивился Вергилий. — А если ты этого не сделаешь, то насмарку пойдет все путешествие.
Тириец поднял палку, которой погонял своего верблюда, и указал вдаль:
— Я сдержал слово.
Песок засыпал ров вокруг крепости, а время либо враги разрушили башенки и зубцы на крепостной стене. Впрочем, некоторые укрепления оставались еще целыми — по-прежнему внушительно выглядели бастионы и редуты, обнаружив пролом в стене. Вергилий проследовал внутрь, решив не искать настоящего входа, который к тому же запросто мог оказаться занесенным песком.
За проломом был сад, то есть тут когда-то был сад, от которого нынче остались лишь белые скелеты деревьев, бросавшие хрупкие тени на дно высохшего водоема. Слой тончайшей белой пыли лежал на всех камнях, и внезапно Вергилий увидел отпечаток босой ноги. Отчетливый, свежий след маленькой, аккуратной ступни.
И тут, пока он глядел на него, в прозрачном сухом воздухе возник звук чистый и ясный. И еще звук, и еще — они начали складываться в мелодию, неизвестную ему, но странную и прекрасную. Он последовал ей навстречу, как если бы спешил утолить многодневную жажду, услышав неподалеку звук струящегося ручейка.
Он прошел сквозь разбитую арку, спустился по гигантским ступеням, благодарный за сумрак и прохладу — первые после многих недель прямого и яростного солнца, — оказался во внутреннем дворике и увидел ее.
Лаура держала в руках цимбалы, водила по струнам плектром, сделанным из пера какой-то птицы, а завитки ее красно-рыжих волос касались морщинистого бока хозяина замка — громадного и почти вечного четырехрукого Старого Отшельника.
Глаз циклопа был открыт с того самого момента, как Вергилий ступил во внутренний двор. Глаз был громаден, сверкал золотом, на белке виднелись красные жилки. Глаз был один, и горел он в середине широкого и низкого, изрытого морщинами лба. А для другого глаза места там просто не было.
Назвать его монстром не мог бы никто — моментально понял Вергилий. Голос циклопа был низким и богатым, говорил он медленно и приятно, слова его были вполне человеческими, не содержа в себе ни малейшей угрозы или неприязни. Нет сомнений, могучий и изощренный ум лежал за его единственным глазом — о своем одиночестве он рассуждал без тени жалости к себе, прочел даже собственные стихи, несколько строчек об этом. Он явно нравился Лауре, во всяком случае, она нисколечко его не боялась. Но он был стар, противоестественно стар, и был он последним представителем своей расы, и был совершенно одинок.
— Послушай, человек, ты проделал длинный путь, чтобы добраться сюда. Ты не знаешь меня, поэтому не можешь быть моим другом, делаться твоим врагом у меня тоже ни малейшего желания, — сказал он. — Но ее я тебе не отдам. Ты ее любишь?
— Да, — вздохнул Вергилий.
— Вот и я люблю… — Он встряхнул своими белоснежными кудрями. — Но у тебя есть мир, полный друзей, знакомых, да и просто людей. А у меня ничего этого нет. Ты думаешь, что твоя страсть и тяготы, вынесенные тобой, дают тебе на нее право. Но послушай: кто, как не я, выхватил ее из рук троглодитов, когда ее так называемая охрана была перебита? Да и то, какая это была охрана… Думаю, это были те самые похитители, которые привозят сюда девиц для погребальных костров, устраиваемых неподалеку. И не я ли с мукой глядел на то, как некий муж, прекрасный обликом, скрывался в огне с очередной из подобных женщин? Не я ли его ненавижу? Так чего стоит твой иск в сравнении с моим?
— Послушай, Отшельник, — ответил Вергилий мягко и уважительно. — Мой иск, он не только мой. У девушки есть брат и мать, у нее впереди жизнь среди людей. Кто-то сделается ее мужем… А ты, ты… тебе ведь им не быть.
— Конечно. Я понимаю. Я не настолько безумен, как мой брат Полифем, чья бессмысленная страсть к женщине человеческого рода… Нет, со мной иначе. Я просто хочу, чтобы Лаура была при мне, я буду держать ее здесь, как держал бы прекрасную птицу, она все равно погибла бы в горячих песках, а вместо этого нашла убежище у меня. Ее мать слишком уж долго владела ею, у брата есть мать, да и жена, наверное, и дети. А у меня нет никого. Одна Лаура. Я ведь уже и не помню, когда у меня был хоть кто-то. Не отдам я ее тебе.
Сама же Лаура оставалась спокойной, медленно поворачивая голову с отсутствующим выражением на лице от одного к другому, мягко и стеснительно улыбалась и изредка проводила плектром по струнам. Вергилий пустился в диспут, по обыкновению старательно и логично развивая мысли, ответом же ему было простое: «Я ее тебе не отдам».
