Александр Прозоров - Золото мертвых
– Стало быть, управился… – пробормотал себе под нос воевода, проходя вдоль окровавленных тел. – Ужели един с тремя холопами?
– А чего не управиться? – засмеялся Андрей. – Тати ведь жирных и ленивых купцов ждали на ушкуе встретить. На которых шикни – и сами лапки поднимут. Мы же люди служилые, к сече привычные. Опять же, мы в броню заранее оделись, а эти… – Князь пнул одного из раненых в разодранной рубахе, – жары убоялись. Даже под кирасой никакого поддоспешника на тате не имелось. Ну, а доспешный супротив бездоспешного… Сам понимаешь, боярин.
– Это верно, – согласился воевода. – Можно и одному супротив троих легко устоять.
– Ну, так принимай. Я свое дело сделал, государю по совести послужил. А уж губная служба, воеводская – то твое дело, Афанасий Семенович. Надобно ведь бедолаг найти, что от душегубов этих пострадали, – пусть грабителей опознают. Допросы снять с пристрастием: где схроны у татей, где лагерь главный, кто им в деле гнусном помогал? Опять же, их ведь не полста, а всего три десятка было. Надобно теперь всех прочих выследить и истребить. Много тут еще дел, ох, много. А уж опосля главных зачинщиков промысла кровавого в Москву, в Разбойный приказ отослать надо с отчетом, для суда и наказания. Ты уж, как грамоту отписывать станешь, и меня, сделай милость, добрым словом по дружбе отметь, – подмигнул Зверев.
– А как же, – усики воеводы моментально показали «ясно», – за мной дело доброе не пропадет. – Афанасий Семенович повернулся к ратникам, грозно цыкнул: – Чё рты раззявили, как бабы базарные?! Забирайте татей, в поруб тащите! А этих… Этих покамест в холодную, людям покажу.
Боярин Бегебин не был бы воеводой, кабы не уразумел: кто доклад о разгроме шайки душегубов напишет, тому и слава за все дело успешное достанется. Грех такой случай упускать, коли уж князь мараться брезгует.
– А чалка та, за бортом, никак разбойничья, Андрей Васильевич? – не удержался от вопроса воевода.
– Ах, Афанасий Семенович, Афанасий Семенович, – укоризненно покачал головой князь Сакульский. – То уже не их чалка, а моя. Я ее на саблю взял. Служба – государю, Афанасий Семенович, а дуван – боярину.
Закон войны. Добыча – холопам, добро – боярам, победа – царю. Даже самый плохонький боярин побрезгует копаться в карманах мертвецов, снимать с них кольца и серьги, поэтому вся подобная мелочь достается холопам. Но вот то, что в карман не спрячешь: оружие, броня, табуны, пленники, корабли, – все это уже собственность дворянина. Города и веси, добытые победой обширные земли и слава собирателя – это уже прибыток правителя, его доля в военных трофеях. Каждому свое, и изменить этого порядка не вправе никто – иначе вмиг армии лишишься. Она испокон веков только на этом законе и держится.
– Я лишь узнать хотел, Андрей Васильевич, второй такой посудины у татей не имелось?
– Нет, боярин. Только одна чалка и две лодки.
– Стало быть, ходит еще где-то по озерам, – нахмурился воевода. – Ну, что сказать могу? Пригласил бы тебя победу славную отметить, да супружница твоя, знаю, тревожится. И ты успокоить ее, верно, хочешь. Я на всякий случай к постоялому двору трех холопов отправил. Пусть теперь возвращаются.
– За заботу спасибо, Афанасий Семенович, не забуду. – И Андрей кивнул холопам, чтобы возвращались на ушкуй.
– Ужели ни единой царапины никто в сече не получил? – вдруг поинтересовался воевода.
– Куяк мой испорчен начисто, – признал Зверев. – Вот отсель, от живота, и до плеча все пластины долой, и кожа насквозь распорота. Только байдана и спасла, что снизу была поддета.
– Жарко, стало быть, все же пришлось?
– Ничего, управились. Ну, здрав будь, Афанасий Семенович. Не поминай лихом.
– И тебе доброго здоровия, князь. Приезжай, завсегда гостем желанным будешь.
Служилые люди обнялись, и Андрей поднялся к себе на борт.
Протоку от крепости к городу ушкуй одолел на веслах, а потому причаливал без особой лихости. Пахома со Звиягой князь нагрузил взятым у душегубов железом: мечами и саблями, наручами, собранным мелким хламом вроде скоб, стяжек, крюков и «кошек», – и отправил в город продавать. На что они в Запорожском, коли там кузнеца своего нет? Сам отправился на постоялый двор, получил свою долю слез радости и умиления, жарких объятий и поцелуев. Полина заставила его пойти в церковь, заказать благодарственный молебен. За это время к ушкую успели собраться нагулявшиеся девки и бабы, холопы превратили железо в две гривны серебра – и еще за три часа до заката корабль отвалил от пристани и вниз по течению покатился в Ладожское озеро.
Признание колдуна
Захватить в полон нескольких душегубов, как ни странно, оказалось отнюдь не самым трудным делом. Куда сложнее было спровадить молодую княгиню с судна хотя бы на несколько часов. Жила она на ушкуе, снедь девки готовили здесь же, на причале. Хозяйственной надобности никакой она не имела – невелика пока усадьба, хлопотами заниматься. За припасами ее тоже не пошлешь.
Все, что смог придумать Зверев, – так это отправить ее к храму возле кладбища, свечу поставить Господу с благодарностью за чудесное избавление. Пришлось куяк изодранный показать – куда денешься? Полина аж в лице переменилась, побледнела вся. Молебен захотела большой заказать, подношение храму сделать. Собралась, конечно же, сразу, засеменила вверх по тропе. Девки были посланы следом, за хозяйкой следить: все-таки на сносях княгиня, через месяц-другой родит. Андрей же отговорился подвернутой ногой.
Когда женщины скрылись за пышно разросшейся на склоне бузиной, холопы наконец открыли трюм, выволокли оттуда пленников, поставили на бревна причала и выдернули кляпы. Те глубоко задышали, соскучившись по свежему воздуху, подставили лица солнцу. На то, что не кормили, не поили, никто не жаловался – сами с полоном не лучше обращались. Теперь они просто ждали, как их станут предавать смерти – с весельем, с издевательствами, али быстро и споро, без излишеств.
– Слушайте меня внимательно, уроды, – оглядев невольников, заговорил князь. – Нужно мне товар быстро до иных земель доставить и продать. Но сам я следов на нем оставлять не желаю. Посему даю вам, тати, сказочный шанс. Коли вы со всей послушностью приказы мои станете исполнять, товар с места на место носить и разделывать, то, как все закончится, отпущу вас на все четыре стороны, целыми и живыми. Займет это дело, надеюсь, не больше месяца, посему в трюме, в веревках, вы не помрете. А при необходимости стану выпускать, чтобы работали. Все ясно?
– Мы, боярин, воздуха вольного дыхнули, погуляли в свое удовольствие, – вскинул голову, выставив слипшуюся от запекшейся крови бороду, крайний пленник. – А ты из нас рабов опять сделать хочешь?
