Свенельд Железнов - Скоморох
— Видишь кого похожего?
— Нет.
— Надо искать. Слово было верное. Дурить нас тот холоп не посмел бы.
Углядеть всех, кто находился в доме, было трудно. Мало что некоторые лежали на полу, с головой укрывшись дерюгами, и зычно храпели, так еще сумрак скрадывал закутки и закоулки. Явно бодрствовали только трое. Два мужа, лет по тридцати от роду, сидели за столом и, вяло переговариваясь, хлебали мутноватое пиво из потемневшего, потрескавшегося жбана. Низкорослый толстячок в замасленной рубахе, подвязанной кожаным ремешком, суетился у очага.
— Надо хозяина попытать. Он всех примечать должен. Гостеприимцы — скользкие твари, но мы тоже не лыком шиты.
Диакон и Дудика направились к очагу. Языки пламени лизали нанизанную на вертел тушу кабана. Шипел на углях жир. Пахло так вкусно, что Дудика сглотнул слюну.
— Добро пожаловать, гости дорогие, к Боровичку на роздых и горячую кашу. Рассаживайтесь поудобнее. Могу предложить меда сладчайшего и мясца свежайшего.
— Ты — хозяин? — спросил диакон.
— Да, да, гости дорогие, Боровичок стоит перед вами. Очень рад, что почтили меня своим вниманием. Как величать почтенных господ? Вижу, вы из храбрых мужей. Уж не из княжьей ли дружины?
— Много болтаешь, толстяк. Отвечай, не заходил ли к тебе сегодня скоморох?
— Может, сначала угощенье, а дело потом, гости дорогие? Я тут…
— Отвечай, живо! — вступил в разговор Дудика, хватая Боровичка за горло.
— Хочешь с нами в хитрого и тупого поиграть? — нахмурился диакон. — Не выйдет, заруби себе на носу, толстяк. Мы пока по-доброму спрашиваем. Так видел скомороха?
Шум у очага отвлек мужей, грустивших у полупустого жбана. Они окинули мутным взором грубых гостей и решили вмешаться:
— Эй, вы, лиходеи! А ну пустите Боровичка!
— Щас мы вам накидаем! — пошатываясь, один из мужей поднялся со скамьи и стиснул кулаки.
Как ни высок был Дудика, но тот, кто приближался к нему, почти доставал притолоки. Рука воина стиснула рукоять меча. Со всех сторон зашевелились постояльцы.
— Назад, смерды! — закричал диакон. — Ослепли, что ль? Не видите, кто перед вами стоит? Я — Григорий, диакон Святой Софии! Кто нам поперек пойдет, именем Божьим пойман будет!
Для большего эффекта диакон распахнул плащ, чтобы все увидели богатый золотой крест, висящий на груди.
— Прости, отче! — Мужи повалились на колени. — Не ведали, что творили. Бес попутал, да хмель в голову вдарил. Темно тут… Не приметили…
— Молчать, — коротко ответил Григорий.
— Благослови!
— Молчать!
Дудика пинками погнал пьяниц в угол. Диакон повернулся к Боровичку, продолжая начатый разговор:
— Где скоморох?
Увлеченный расспросами хозяина постоялого двора, Григорий не заметил, как один из постояльцев тенью скользнул под стол. Пока шел разговор, он сидел, прижавшись к стене и стараясь не дышать. Точнее, замер он после того, как вошедшие упомянули скомороха.
— Был тут один. Но уж верно не знаю, скоморох он или кто, — начал Боровичок. — Как мешок свой расшнуровал, так я личину липовую увидел. Может, и не скоморох вовсе.
— Где он?
— Хорошее серебро мне дал. Я ему в своей горнице постелил. Там, верно, и спит. А может, гуляет где. Я его вечор не видел. Эй, Хромец, покажи важным господам, где моя горница!
Хромой детина, глупо улыбаясь, вынырнул из темноты. Он услужливо приоткрыл низкую скрипучую дверь и осветил порог лучиной.
— Пойдешь с нами сам.
— Э-э, милостивые господа. У меня тут хряк добрый на вертеле. Сгорит, вот вам крест, ежели не прослежу. Не вводите в убытки, помилуйте.
— Пусть Хромец последит. Двигай. Дудика грубо толкнул Боровичка в спину, понуждая идти.
— Смотри, Хромец, не подведи!
— Не подведу, хозяин!
Детина и Боровичок многозначительно переглянулись. Потом хозяин, приняв лучину, направился в смежную клеть. Григорий и Дудика пошли за ним.
— Ежели кто из добрых гостей хочет выйти до ветру, то самое время, — негромко пробурчал Хромец. —
Только смотрите, у ворот трое богатырей ждут, никого мимо себя не пускают.
Из— под стола осторожно выглянул человек. Тихо, как мышь, пробрался к выходу. Пьяницы заметили только, как дверь на миг открылась, впуская порыв ветра, и негромко захлопнулась.
Спускаться по ступеням крыльца беглец не стал. Он ловко перемахнул через огородку, приземлившись на раскисшую от дождя землю. Ноги разъехались в стороны, чтобы не упасть, пришлось упереться в грязь руками.
Радим — так звали беглеца — охнул, беззвучно проклиная месяц, проведенный без скоморошьих забав. Совсем расслабился, думал — раз до пристани без приключений добрался, то и тут обойдется. Оказалось, нет, новгородская земля поглубже заманила да побольнее стукнула. Совсем не ожидал Радим, что вот эдак придется бежать в ночь, накануне уже договоренного отплытия, оставив все добро преследователям. Хорошо, туго набитая мошна с собой. Личин, цветастых тряпок да бубенцов, конечно, жалко, но если утром удастся пробраться на ладью, то барахло — дело наживное.
Радим поднялся и, стараясь как можно меньше шуметь, двинулся вдоль стены дома.
— Стой! Кто таков? — раздался внезапный окрик. Беглец застыл как вкопанный.
— Кто и куда? — из-за баньки вышел воин, укутанный в темный плащ.
— Я… э… ме… — Радим заговорил заплетающимся языком, имитируя пьяную речь. — Мне… э… по нужде…
— Далеко не ходи. Сюда за угол, а потом возвращайся в хоромы.
— Ох… Я… э…
Беглец зашел за баньку и оказался в тупике. Слева один сруб, справа другой, а прямо перед носом высокий плетень, отделяющий двор Боровичка от соседнего. Долго размышлять Радим не стал. Цепляясь за бревенчатые венцы, он вихрем взобрался на крышу баньки, откуда одним прыжком перемахнул через забор.
На него с лаем бросились лохматые псы. Подхватив с земли полусгнивший дрын, Радим пустил им в собак. Те, что потрусливее, еще во время замаха показали хвост, а единственный смельчак завертелся на месте, получив удар в грудь. Воспользовавшись его замешательством, скоморох добежал до ближайшего строения. Здесь пришлось повторить ловкий трюк — молнией взлететь на самую крышу. На мгновение остановившись, беглец оценил положение. Окольная улица осталась где-то справа, чтобы до нее добраться, придется миновать еще пару дворов.
На этот раз он не стал спускаться. Скинув сапожки, скользкие от налипшей грязи, Радим босиком засеменил по кромкам оград. Раскинув в стороны руки — в каждой по сапогу — он искусно удерживал равновесие, пока не спрыгнул на улицу. Через полсотни ударов сердца, обувшись и стряхнув пот со лба, довольный собой скоморох уже бежал прочь от Городища…
