Екатерина Соловьева - Ведьма 2
Я так безумно соскучилась по нему, моя плоть так истосковалась по его рукам, губам, гибкому сильному телу. Вот скажите мне, и для чего мне было оставаться в другом мире, когда здесь, рядом с этим человеком, я была так счастлива? Никакое могущество, никакая жажда знаний и приключений, никакие новые ощущения, которые мне сулили параллельные миры, не могли сравниться с этим безграничным чувством восторга, когда я видела веселые или обжигающие желанием искорки в его глазах. Когда его теплая большая рука решительно сгребала меня в охапку или нежно перебирала мои волосы, струящиеся между пальцами. Видеть его, слышать звук его голоса, вдыхать его запах, чувствовать его вкус, наслаждаться прикосновениями к его коже, именно этого я хотела, именно об этом скучала там, в Астрале. Если будет нужно, я поменяю весь свой образ жизни, пожертвую магией и откажусь от предначертанных обязательств, лишь бы любить и быть любимой этим человеком.
Мы сумели расцепить объятия, только когда возле двери прозвонил колокольчик и откуда-то с потолка раздался голос:
— Надежда, мы ожидаем вас в ритуальном зале. Поторопитесь, пожалуйста.
Мы с сожалением оторвались друг от друга, но, даже одеваясь, продолжали беспрестанно целоваться…
В зале нас ожидали два самых старых мага. Один из них жестом предложил мне раздеться и возлечь на алтарь, чему я с неудовольствием и повиновалась. Влад, тем временем, обсуждал с другим возможность перенести сюда Раду и Часлава. Древние раздумывали, переглядываясь. Наконец, один из них, немного раздраженно, воткнул кинжал с глазом змеи на рукоятке в предел магического круга. Почти сразу над кругом возник небольшой смерч, из которого и не замедлили появиться слегка взъерошенные Часлав и Рада. Они опасливо оглядывались, прижавшись спинами друг к другу, и, на всякий случай, страхуя соседа от возможного нападения. Увидев нас, они облегченно вздохнули, и Рада заключила меня в объятия.
— Ты смог, смог, — целовала она по очереди, то меня, то своего ученика.
Ей было, чем гордиться. Её ученик совершил сегодня практически подвиг. Вернуть мага из-за Грани удается далеко не каждому. Часлав был не слишком доволен. Ведь он не участвовал в переговорах с Древними, а это значит, мы ничем ему не были обязаны. К тому же, видимо, ему очень не понравилось, что Древние даже не посчитали нужным привлечь его для проведения ритуала. Но, с другой стороны, он бросал такие странные и красноречивые взгляды на Мастера Леопардов, а она так мило и трогательно краснела, старательно не замечая его внимание, что я заподозрила здесь какую-то интригу.
Когда я легла на алтарь, старший Древний пошел вокруг меня, указывая остальным на знаки на моей коже.
— Видите, вот характерный ведьминский треугольник на груди? А вот большая родинка на ключице, маленькая точка слева от пупка и справа над лобком. Каждая из них в отдельности, сами по себе, значат очень многое, ну а в совокупности, это определенный знак для нас.
— Я бы хотел убедиться, — почти робко произнес второй Древний.
Получив благосклонный кивок от старшего, он осторожно раздвинул пальчики на моей правой ноге. Продолговатая родинка на среднем пальце привела его в неописуемый восторг. Маг как-то сразу весь подобрался, напружинился, как охотничья собака, увидевшая дичь. Не знаю, как он не оторвал мне ногу в избытке чувств.
— Бакенхонс, это она, она, ты видишь? — вскричал он.
— Спокойней, Уаб, я вижу, — задумчиво произнес старший Жрец, и они торопливо заговорили на незнакомом мне языке.
А вот интересно, если во мне нет магии, значит ли это, что я забыла истинный язык? Продолжая возлежать на алтаре и потихоньку замерзая, я попыталась вспомнить названия вещей на истинном, но буквы кружились в голове, никак не желая складываться в слова и понятные образы.
— Позвольте ей уже одеться, — Влад напряженно разглядывал мое покрывшееся мурашками тело.
Я благодарно взглянула на него, в тайне надеясь, что его кто-нибудь услышит. Нет, ну это невозможно просто. Они что, решили меня заморозить? В это время Древний, которого назвали Уабом, махнул в мою сторону рукой, и приятное тепло тут же разлилось по моему телу. Спасибо, конечно, только все равно непонятно, как долго я еще тут буду лежать голышом на глазах у изумленной публики? Нашептавшись, Древние все-таки позволили мне подняться. Дождавшись, пока я оденусь, они пригласили меня заглянуть в какое-то Зеркало Мира. Внимательно оглядев магов, Уаб ткнул пальцем во Влада:
— Ты можешь ее сопровождать.
Влад сжал мою руку в ладони и увлек к выходу из зала. Рада и Часлав остались ошарашено стоять посреди комнаты, потрясенные таким откровенным игнорированием их статуса. Рауэр даже попытался что-то произнести вслед Древним, покидающим комнату, но Уаб опередил его, сказав:
— Никто из людей еще не смотрел в Зеркало Мира. Но будущим родителям Обещанной это позволено.
Я только заметила вытаращенные глаза Часлава (вероятно, Рауэр знал некоторые легенды Древних), как передо мной услужливо распахнули дверь, и Влад утащил меня в другую комнату.
В крохотной темной комнатке мы еле разместились. В центре ее находилась подставка, что-то наподобие мольберта, накрытая черной тканью. Бакенхонс произнес какие-то непонятные заклинания и сдернул покрывало. Ослепительный свет резанул по глазам. Мы с Владом охнули в унисон, бессознательно прикрывая глаза руками и опускаясь на колени. Сила света, льющегося с подставки, прижимала к земле, вызывала желание распластаться и исчезнуть, чем скорей, тем лучше. Голова вдруг нестерпимо заболела. Непроизвольно застонав, я уткнулась носом в локоть любимого. Он накрыл рукой мне лоб, торопливо врачуя. Древний оторвал его от меня.
— Здесь нельзя колдовать. Вставайте и смотрите.
На подставке крутился эллипсоид, предусмотрительно накрытый легкой светлой тканью, вроде вуали. Уверена, что без этой самой вуали, мы бы просто не смогли смотреть на него. Бакенхонс накрыл руки Влада своими и направил их к эллипсоиду. Влад коснулся его, ощутимо содрогнувшись. Его глаза закрылись, дыхание заметно участилось, глазные яблоки дрожали под веками. В какой-то момент он дернулся, пытаясь освободиться из цепких рук Древнего. Я сделал непроизвольный шаг к нему.
Рядом с ним меня все время накрывало странное чувство материнской нежности, желание согреть, защитить, перелить в него всю любовь и ласку. Я хотела компенсировать своими чувствами все те годы трудностей и лишений, которые он пережил, оставшись в детстве без родителей. Я хотела возместить своей любовью все часы его боли и одиночества, которые он, безусловно, перенес, и которые его природная гордость и мужская сила не позволяли ему раскрыть передо мной. Я стремилась восполнить безграничной нежностью ту суровость жизни, с которой ему пришлось столкнуться слишком рано, к которой он, как и любой ребенок, не был готов. Он давно был сильным, мужественным, независимым и самодостаточным мужчиной, но мое женское сердце, созданное богами для любви, сжималось от боли и тревоги за него, даже если ему ничего не угрожало.
