Пэт Ходжилл - Связанные кровью
— Такова была воля моего Лорда Каинрона.
Трое, вот уж точно, подумала Джейм.
Она вдруг вспомнила некую полноразмерную куклу, которую Калдан держал у себя в постели, чтобы потрошить её каждую ночь. Неужели он играл в Медведя? Он действительно надеялся, что повредившийся разумом рандон сотворит с ней тоже, что и с тем несчастным кадетом, много лет тому назад?
— Он также потребовал, чтобы Медведя заперли?
— Или это, или убить его; и сейчас, и тогда. Это маленькое… испытание, посланное мне моим лордом. Сначала, решение было сравнительно простым. Я не мог убить своего брата, и я не мог продвинуться по службе у своего лорда, не подчиняясь ему. Ты же понимаешь, это было порядка трёх десятилетий том назад. Я был молод и амбициозен. Не так-то просто расти в тени человека, подобного моему брату, каким он тогда был. Да и как я мог знать, что это будет так тяжко, замуровать его живьём на столько лет? Теперь мы прочно сидим в наших собственных клетках, и всё по моей воле.
— Скорее уж по воле вашего лорда.
Джейм чувствовала, как в ней снова разрастается гнев, это холодное пламя её природы шанира, которое поглощало всё нечистое, эта сила, которая ломала то, что должно быть сломанным. Она прекрасно знала эти маленькие тесты Лорда Каинрона. Один из них заставил кадета кандидата Каинрона насадить кожу Серода на раскаленную проволоку, чтобы Калдан мог снова заставить своего бывшего слугу танцевать по его воле. Столь же безжалостно он мог бы восстановить контроль над Шиповник, если бы не вмешательство Джейм. Калдан хотел, чтобы честь значила повиновение, слепое следование его приказам, пусть даже мерзким, тогда как его собственные руки оставались бы чистыми. Судя по тому, что она знала, давнишнее испытание того кадета заключалось в том, чтобы провоцировать Медведя, пока тот не сделал то, что сделал. Выбор, перед которым Калдан поставил Коменданта, не был столь бесчестным, но он породил двойное несчастье и унизил Шета в его собственных глазах. Если Калдан мог сломать подобного человека, он мог сломать любого, а это означало конец чести, в том виде, в каком её всегда понимал Кенцират.
Но, по крайней мере, была одна вещь, которую, как она верила, она могла исправить прямо здесь и сейчас. Она остановилась и повернулась кругом, так что он в своём бесконечном вращении был вынужден тоже остановиться, прямо перед ней, её скрытая перчаткой рука упёрлась ему в грудь.
— Я думаю, я знаю, почему Медведь разорвал того кадета на части. Я видела, как он сделал нечто подобное, когда случайно сломал одного из тех игрушечных солдатиков, что вы для него вырезаете — он сделал это не нарочно, но такое иногда случается, вы же знаете, потому что его когти переросшие и неловкие. Затем он разломал его на части, пытаясь отыскать изъян, из-за которого тот сломался. Это же образ мышления рандонов, не так ли? — Она указала на карты, на бесчисленные свитки, анализирующие каждую мелочь давным-давно проигранных или выигранных битв. — Мы исследуем. Мы раскладываем на кусочки. Мы пытаемся понять. Вот чего Медведь не понимает, так это то, что изъян заключается в его собственном повреждённом разуме.
Комендант взял её за руку, его прикосновение было на удивление мягким. — И что если ему придёт в голову поверить, что изъян лежит в ком-то ещё — ну скажем, в тебе, дитя — что тогда?
Она ответила ему непреклонно, удерживая его взгляд, как он держал её руку. — Вы сам сказали, Комендант: ни один из нас не безопасен. И никогда не был.
Когда она повернулась, чтобы уйти, то услышала, как он едва слышно выдохнул, — А я всё это время думал, что он ломает мои поделки, потому что сердит на меня.
IIIДжейм была уже почти за дверью, когда опять уловила слабый душок того застарелого пота. Одновременно она увидела знакомое лицо, выглядывающее из-за косяка двери, ведущей в кабинет Коменданта, который открывался в Комнату Карт. Вместо того, чтобы выйти через главную дверь, она скользнула в сторону и проскользнула в поспешно освобожденную щель, вместе с Журом на пятках.
Внутри она со всего размаха врезалась в кого-то и всем весом надавила ему на ногу. Тот приглушённо взвыл от боли. Пытаясь сместить свой вес, она наступила сначала на Жура, который также протестующе взвизгнул, а потом на что-то, что громко хрустнуло под её сапогом, оттолкнув её в сторону. Она едва успела заметить письменный стол, чтобы ухватиться за него, вместо того, чтобы стукнуться подбородком. Её глаза быстро приспособились к тусклому свету безоконной комнаты. Она стояла, скрючившись, над грудами бумаг, под голыми полками, с которых смели всё их содержимое.
— Во имя Порога, во что ты тут играешь? — потребовала она у другого обитателя комнаты, который сидел на полу, нянча свою больную ногу. Её было трудно не задеть, поскольку на ней сидел сапог, как минимум, втрое большего размера, чем на соседней.
Уже некоторое время Горбела никто не видел. Теперь Джейм понимала почему.
— Ты мне ногу отдавила, — сказал он сквозь стиснутые зубы.
— Ха, надо было топнуть ещё посильнее. Горбел, почему ты обшариваешь кабинет Коменданта? Когти Бога, я видела, как слепой вор устроил меньший беспорядок.
— Что ты знаешь о ворах, слепых или каких бы то ни было ещё?
— Неважно. Что ты ищешь?
— Говори потише! Ты что хочешь, чтобы он услышал?
— Он и так уже услышал, если только не глухой. — Она осторожно выпрямилась и снова пошатнулась, когда под ногой что-то покатилось. — Отвечай.
— Мне нужен камень, называемый Сидение Коменданта. Лесная Ведьма не вылечит меня за что-то меньшее. Но его здесь нет.
— Тихо.
Снаружи, в Комнате Карт, кто-то говорил, и это был не Комендант. От этого голоса, как и от запаха, короткие волоски на руках Джейм встали дыбом, а Жур начал тихо рычать.
— Похоже в вашем чулане завились мыши, Шет Острый Язык.
— Ну, они не слишком вредят, — откликнулся холодный голос Коменданта, — хотя, судя по звукам, они устроили приличный беспорядок.
Джейм осторожно выглянула за дверной косяк. Горбел тяжело дышал ей в шею, изогнувшись как мог, чтобы тоже видеть. Оказавшись так близко к Каинрону, Джейм осознала, что хотя он воняет болью и холодным потом, это не тот нездоровый, затхлый душок, который она учуяла в Комнате Карт.
— Так-так, — сказал этот почти знакомый, насквозь противный голос. — Вы предали своего брата, потакая своим личным амбициям. И теперь, когда вы получили всё, что хотели, каково это чувствовать, что он всё ещё здесь, подобно нечистой совести, погребённой заживо? Так почему бы не очиститься от него навсегда, а? Говорят, огонь прекрасный очиститель.
