Людмила Астахова - Дары ненависти
— О чем ты просишь, дитя мое?
По сравнению с Херевардом они все дети или далее внуки-праправнуки. Не только по возрасту, но и по количеству жизненного опыта.
— Об исцелении, Благословенный, — всхлипнула женщина. — Я слепну, и лекарь говорит, что следующего снега я не увижу.
— Сколь сильна твоя вера, дитя мое?
— Я верую! Верую!
Ладонь стала влажной от страха и волнения. Э, нет! Так не пойдет! Верящий не боится и не сомневается.
— Каждый сам мостит свою дорогу к Предвечному. Чем шире и крепче она, тем проще и быстрее дойти. Сквозь сомкнутые губы в рот вода не попадет, а в зажмуренные глаза не просочится свет. Широка ли твоя дорога? Разверзнуты ли уста? Раскрыты ли глаза?
Голос тива в полнейшей тишине звучал громовым раскатом. Чудилось, что слова, которые каждый из присутствующих в храме слышал за свою жизнь не одну тысячу раз, пишутся в воздухе огненными письменами.
Не только у слепнущей женщины вопрошал Благословенный Святой Тив, но у всех молящихся без исключения.
— Сильна ли твоя вера?
— Да, тив.
Сказала, точно отрезала! Так же уверенно, как режет, должно быть, ткань по лекалу. И это правильно!
— Да исполнится.
И уже спустя три минуты храм огласил восторженный рев толпы, на глазах у которой свершилось чудо. Прозревшая рыдала от счастья, вознося искренние и громогласные благодарности Предвечному за дивное исцеление, а заодно укрепляя в вере народ.
А тив Херевард чувствовал себя… нет, не исполненным невероятной для смертного силы, он чувствовал себя виноватым и обманутым. На то были причины.
Теплое вино с корицей из рук аннис Итэль — это что-то удивительное. Предвечный даровал этой женщине способность превращать любую приготовленную ею пищу или питье в подлинное наслаждение. А может быть, она просто знала какие-то тайные поварские рецепты.
Херевард пригубил ароматное вино и даже зажмурился от непередаваемого удовольствия.
— Итэль, вы сегодня сами себя превзошли.
Сладкое пряное пламя медленно растекалось по жилам.
— Я всего лишь попыталась соответствовать уровню. Это вы сегодня были неподражаемы. Саннивский Храм еще не видел более благочестивого действа. Браво, тив Херевард!
— Ох, Итэль…
Эсмонд поморщился, словно от резкой головной боли, и решительно отставил в сторону бокал с вином. Его личная чаша терпения окончательно переполнилась.
— Все очень плохо, гораздо хуже, чем еще совсем недавно казалось.
Голос у тива был таков, что расслабленно лежавшая на низком диване дама-аннис сначала перестала улыбаться, а затем и вовсе встала с удобного ложа.
— Что вы хотите этим сказать, Благословенный?
— Сегодня… в храме… это были крохи былой силы, это было… жалко и убого… — прошептал Херевард. — Еще век назад я бы смог исцелить, если понадобилось бы, всех присутствовавших. Всех, понимаете?! А не только одну слепую швею.
— Я не понимаю…
В янтарных глазах аннис черной мушкой застыл страх. Старый-старый, давнишний ужас перед утратой всего того, что составляет сущность каждого эсмонда, — Божественного Присутствия — этого бездонного колодца Силы.
— Будь проклят тот день, когда мы решили, будто в Джезиме нас ждет новое возрождение.
Херевард обозвал Синтаф древним, еще шурианским именем, ныне забытым всеми, кроме шуриа.
Джезим — земля радости, земля неисчислимых богатств и божественной красоты, полноводных рек и щедрых плодородных долин, земля древних чар и духов. Сначала со своих нищих островов пришли ролфи, увидели все это богатство, облизнулись и по праву сильного отобрали у шуриа их землю, их свободу. И прокляли.
— Кто мог знать, что кровь ролфи окажется для нас ядом?
Риторический вопрос, право слово. Кто знал, что старая добрая практика растворения покоренного народа, которая всегда срабатывала в пользу диллайн, на этот раз даст осечку? Никто не знал, никто не ведал.
— Мы стали выдавать наших дочерей за ролфи, мы стали женить наших сыновей на полукровках, как делали это прежде. Мы беспечно попались в свои же силки, — с нескрываемой горечью молвил Херевард.
Женщина недовольно поджала губы. Она не любила напоминаний о собственных просчетах.
— Мы ошибались, тив. Мы жестоко ошиблись, но мы же и старались все исправить.
— Плохо старались, — буркнул тив. — Зря старались.
— Не нужно так говорить, Херевард. Еще ничего не потеряно. Мы преодолеем кризис…
Вот в чем эсмонд сейчас нуждался меньше всего, так это в утешениях и мягкой жалости во взоре. Он — Благословенный Святой, а не птенчик, которого только-только вытолкали из гнезда в суровый мир.
— Итэль! Ради Истины и Веры! Прибереги слова утешения для более суровых времен и прежде всего для самой себя. Они пригодятся очень скоро. Что же касается столь любимой фразы: «Мы сделали, что могли. Пусть другие сделают лучше», то меня и мою совесть она не успокоит. Предвечный избрал диллайн и даровал нам Истинное Благословение, а мы его позорно про… гуляли. Разбазарили, профукали, прохлопали ушами, называй, как тебе больше нравится, но сути это не меняет.
Итэль Домелла дама-аннис Сар была знакома с Херевардом вот уже четыреста пятьдесят семь лет, и подобные скорбные нотки в его словах ей довелось услышать от силы раза три. При самых трагических обстоятельствах, в самые отчаянные мгновения. И пусть на тиве сейчас не запыленная сталь доспеха, а модный двубортный фрак, и не кольчужный капюшон закрывает голову, а из всех неудобств — только острые края стоячего накрахмаленного воротничка, впившиеся в щеки. Элегантная трость, конечно, не меч, но ничего не изменилось. Не для диллайн, одержимого Верой.
Оно, может, и к лучшему, что Херевард не при мече и даже без пистолета, ибо он в ярости.
— Наша святая кровь растворилась в крови язычников и нечисти, Итэль. Еще век назад я бы смог исцелить сотню таких прачек…
— Она — швея, — поправила женщина.
— Плевать! Мне плевать, кто она такая. Я знаю только одно — даже будучи исцеленной одним лишь моим прикосновением, она все равно верила недостаточно сильно. Она верила в меня-эсмонда, а не в Силу Предвечного. Итэль, вера… наша святая вера иссякает медленно, но неуклонно. Вспомни, сколь много было нам подвластно еще совсем недавно, и сравни с тем, что мы имеем сейчас. Это же…
Он хотел сказать «огрызки», но не посмел, язык не повернулся.
— И мы сами виноваты. Сами погубили то, что имели.
Напоминать Хереварду, что диллайн ушли в Джезим потому, что уничтожили во всех смыслах собственную родину, заигравшись во всемогущество, дама Сар не стала. Он все помнит, он прекрасно понимает, и нет нужды бередить старую незажившую рану. И они, эсмонды, действительно сделали все от них зависящее, чтобы исправить ошибки,
