Царь царей (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

— Рубежник, — проскрипел тот самый человечек. — Не губи.

Голос у него был противный, словно натертым мелом по грифельной доске вели. Но я сделал над собой усилие.

— Вы чего, разумные? — спросил я, чувствуя, что мне стало еще хуже.

— Мы стараемся это не афишировать.

Я вспомнил волотов. Те тоже прикидывались чайниками. Да что там далеко ходить, у меня и грифониха мастерски отыгрывала мебель.

— Значит, не губить? И как вы предлагаете сосуществовать? Типа, не будете меня трогать?

— Не можем, рубежник, — честно признался глава фурий. — Это наша природа. Если мы не будем получать хист, то заснем и можем уже не проснуться.

— А как вы понимаете по моей одежде, я не из клуба мазохистов. И чего делать?

Мой собеседник явно не знал, чего бы такого предпринять. Он-то и заговорил из-за безысходности. Ситуация, так сказать, оказалась патовой.

— Давай так. У меня есть одна мысль. Но начнем с самого главного. Тебя как зовут?

— Парамон. Это Софрон, Фока, Эразм, Леха…

— Не надо, все равно не запомню, — честно признался я. Хотя тайна нахождения Лехи в таком благородном обществе для меня стала почти интригующей. — Мы заключим договор. Я помогу вам, переселю в более подобающее место. А вы, помимо своей основной деятельности, будете сообщать мне все, что там происходит. Но пока придется перейти на полпайки. Понятное дело, если начнете терять сознание, обращайтесь, подпитаю немного хистом.

— И еще скажи химере, чтобы перестала убивать нас.

— Само собой.

— Тогда мы согласны служить тебе, как некогда служили Константину, великий рубежник и спаситель. Назови свое имя.

— Матвей, — сказал я.

Помимо благодарности, которая всколыхнула мой хист, я тут же понял, что получил новую способность в копилку кощеевского дара. Это богоугодная фигня, с учетом того, как я трачу абилки — просто замечательно. Ну, и кто там говорил, что хорошими делами нельзя прославиться?

— Руки пожмем? — уточнил я.

— Нечисть не может заключать договоры, — смутился Парамон.

— Я знаю. Мне просто так привычнее.

Человеческий гигант, красивый (по сравнению с собеседником), с благообразными и внушительными ушами, пожал ручку крохотному, будто собранному из деталек разного конструктора существу. А после я улыбнулся. Потому что увидел частичку будущего, которое меня вполне устраивало.

— Теперь давай познакомим тебя с химерой.

— Может, не надо⁈ — умоляюще поглядел на меня фурий. Ну, или как его там.

— Надо, Парамон, надо. Лети ко мне.

— Не могу, крылья от мертвой воды потяжелели.

Мне пришлось подставить ладонь и нечисть неуклюже влезла на нее. Я даже почувствовал, как всколыхнулся промысел — это Парамон по привычке потянулся к нему. Однако тут же себя осадил. Хороший знак. Приятно иметь дело с теми, кто к тебе прислушивается.

Я неторопливо вылез наружу, прикрывая собой от грифонихи главного фурия, если можно так выразиться. Куся смотрела неодобрительно. Как собака, которая зашла на кухню и обнаружила, что пьяный хозяин ест из ее миски.

— Так, иди сюда, — поманил я ее пальцем. — Это друг. Понятно?

Гриша, у которого в одной руке была скалка, а во второй крышка от кастрюли, даже икнул от удивления. Но молодец, ничего не сказал. Митя тоже не горел оценить мою мерцающую дипломатию.

— Куся, это понятно? — повторил я.

Грифониха медленно приблизила клюв к моей ладони. И надо сказать, что в этот момент сердце тревожно забилось не только у Парамона, но и у меня. Наконец химера фыркнула, от чего непропорциональная нечисть рухнула на задницу, затем грифониха развернулась, дошла до входной двери и стала ее царапать.

— Гриша, открой Кусе и покорми ее. Всю ночь сторожила. Даже боюсь уточнить, что она сейчас больше хочет сделать — поесть или сходить за баню.

Сам я опустил перепуганного Парамона обратно в погреб и закрыл за ним крышку. Вот теперь вроде бы все сделано. Даже удивительно, что я со всем разобрался. Только какой-то внутренний червячок продолжал грызть. Словно я что-то упустил из виду.

— Так, Митя, а что, Зоя сегодня так и не выходила из своей комнаты?

— Нет, дяденька. Мы стучались, говорили, чтобы кушать шла. Вообще не отвечает.

Вот теперь мне стало по-настоящему не по себе. Я подошел к двери и постучал.

— Зоя, ты как там?

Ответа, само собой, не было. Я вообще, конечно, за личные границы и все такое, но в данный момент шел вопрос о жизни человека. Поэтому сделал пару шагов и толкнул дверь плечом. Много ли надо старому замку, если за дело берется рубежник? Вот именно, что всего ничего.

В комнате было прохладно из-за открытого настежь окна. И пусто. Вещей девушки не оказалось, что меня напрягло еще больше. Разве что на кровати лежал сложенный лист бумаги:

'Матвей, извини, но твоя жизнь мне не нравится и так жить я не хочу. За меня не беспокойся, мне теперь ничего не угрожает. По крайней мере, больше не придется прятаться в бане. Прости, если что не так.

p.s. Позаботься о Кусе'.

Я сел на кровать, немного растерянный и до сих пор не понимая, что я чувствую — горечь или облегчение.

Эпилог

Дед, кряхтя, поднялся на четвертый этаж. Старость, сколько бы хиста ни плескалось в его теле, давала о себе знать. Старость — самая неумолимая болезнь человечества, от которой не было излечения. Ты мог лишь отсрочить срок с помощью промысла, однако рано или поздно неизбежное наступало, хищно и насмешливо глядя в выцветшие глаза.

Наверное, Трепов даже не столько боялся смерти, сколько собственной немощи. Мысли об этом вгоняли его в уныние. Боль в руке или в спине, возникающая внезапно, могла испортить самое радужное настроение. Тело все время подавало знаки, которые невозможно было игнорировать. Скорее всего, именно старость и послужила отправной точкой на пути к Нежизни.

Дед вытащил каменную табличку, прочитав еще раз последние слова единственного друга: «Тугарин, он привел меня к себе домой. Мальчишка слабый. Через полчаса встретимся в Подворье».

Прочитал, и черная горечь, отдающая полынью и крепким кофе, скользнула вниз. Как гадко все вышло.

Знал ли Соловей, что так это закончится? Конечно нет. Подозревал ли Трепов, что все может обернуться именно так? Скорее, допускал возможность. Особенно после рассказа Царя царей о химере, под которой легко угадывался грифон.

Более того, Тугарину действительно было жаль друга. Потому что не все человеческое еще умерло в том, кто скрывался под личиной Трепова Тимофея Валентиновича. Однако сам он не мог рисковать сейчас, когда на карту поставлено все. И добыл подтверждение другим путем. Пусть и весьма скотским.

Ни воевода, ни Инга так и не поняли, что произошло. Будто действительно допускали мысль, что мальчишка мог обладать такой мощью, чтобы свалить одного из самых старых и опытных рубежников. Которого, вдобавок, Трепов накачал силой Осколков.

Теперь у Тугарина имелось четкое доказательство, что мальчишка каким-то образом приручил химеру, и больше не было друга. Неравноценный обмен. Зато Трепов добился главного — он мог законно находиться близ ларя. И даже вызвал своих людей. Созвездие, точнее оставшаяся его часть, уже подготавливала все боевые и защитные артефакты, а завтра выдвинется сюда. До «тусклой», как называли ее в древности, луны осталось очень мало времени.

Впрочем, он до сих пор сомневался в том, что их сил хватит. Особенно теперь, когда всплыла эта химера. Ему часто казалось, что все идет по плану, но в самый последний момент будто Провидение вытаскивало мальчишку из очередной волчьей ямы, куда его загонял Трепов. И даже прозвище он взял Бедовый, словно издеваясь над мирозданием.

Тимофей Валентинович и не думал, что можно вот так ненавидеть человека. Просто за сам факт его существования. Пока судьба не столкнула кощея с Матвеем. При мысли о мальчишке даже в кишках у кощея начинало ворочиться нечто тяжелое, завязываясь узлом.

Но это все лирика. Главное все же химера. Разберешься с ней — разберешься с Бедовым. Ее можно убить только как встарь — палашами, стрелами да пищалями. Правда, в последних Тугарин не был силен. Сколько ему ни говорил Соловей, что у чужан много диковинного оружия, Дед относился к выдумкам обычных людей снисходительно. Чего не придумают от своей слабости. Правда, на этот случай есть Агата и немного времени. А еще…