Николай Басов - Игра магий
— Тише вам, господа, — протянул один из тех, кто шагал впереди любовной парочки.
— А почто тише? — спросил юноша с богатой шпагой. Он хотел выглядеть попроще, но только у него не получалось, дикция, походка, уверенное поведение и всякое прочее выдавали в нем годы частных учителей, лакеев на долгих семейных обедах и как минимум двух слуг при разоблачении перед сном. — Никого вокруг нет, по крайней мере, я не слышу…
Вот тогда-то Кореня с Гусом и оторвались от чуть притопленной в стене темной двери, в углублении которой прятались. Они вышли на середину улицы. Девица негромко ойкнула, юноша застыл, разинув рот.
Мечи у пары охранников вылетели из ножен быстрее, чем успели хлопнуть полы отброшенных плащей. Под плащами тускло и увесисто блестели кирасы.
— Господин Гамон, останься сзади, прикрывай нам спину, — приказал один из тех, кто шагал впереди.
— Что-то маловато вас, бродяги, — ухмыльнулся второй, отточенным движением выдергивая леворучный боевой кинжал. По всему было видно, что привык он не к уличной драке, а к честному благородному бою. И в этом бою был искусен.
А ведь это никакая не банда, решила Нашка, это кто-то из верхнего города. Но вот сомневаться в том, что именно этих и ждал Сапог, не приходилось, потому что Кореня тоже рыкнул:
— Пусть мы и бродяги, зато в канаве будешь ты, Меченый.
Или как-то похоже он обозвал того, кто бросился вперед, явно стремясь поскорее покончить с громилами Сапога. Выпад его был силен, точен, стремителен и непрост, рассчитан на то/чтобы раскачать оборону Корени, вынудить его раскрыться и уже потом, после… судьба бы одного из Сапоговых вышибал была быстро завершена. Это Нашка понимала очень хорошо. Вот только нападающий не довершил своего пробного выпада, ноги его подломились, и он рухнул во весь свой немалый рост на брусчатку.
Второй из защитников не понял, в чем дело, резковато развернулся на месте, пробуя заметить новую опасность, но тоже не успел закончить этого движения. Упал он на спину. Тогда стало видно, что у него из затылка торчит небольшой, чуть длиннее арбалетного болта, и почти такой же тяжелый дротик. Он пробил ему череп всем наконечником, вошел так глубоко, что вытаскивать его было теперь непросто. А Нашка решила, что на этом ее бой, пожалуй, и закончен.
Сапог подошел к тому из охранников, кто умер первым. Склонился, рассмотрел в темноте его неопрятный труп. Выпрямился и проговорил отчетливо громко и ясно:
— И добивать не нужно. Ты, Нашка, как и положено тебе, молодец.
Возможно, он мог бы еще что-то сказать и даже собирался, но его прервал топот ног. Богатейчик с девицей убегали что было сил по улице, только загрохотали очень, у юноши-то были сапожки подкованные, да и девица шуршала юбками так, что — показалось на миг — и в домах по всей улице ее слышно. Сапог сразу же заголосил, впрочем, не в крик ударился, а пробовал умерить голос:
— Убить… Нужно убить их. Кореня, Гус, вперед, сделайте эту кошку помойную и хозяйчика… — Дальше пошло такое рычание, что слов было уже не разобрать, возможно, это была отборнейшая, чуть не моряцкая ругань на каком-то из южных или восточных языков.
В общем, те двое, кажется, все же могли уйти, не от Нашки, конечно, но от подручных Сапога. Уж очень долго эти два стоеросовых дурелома раздумывали, а когда побежали, получилось у них, что… Нет, ничего у них не получилось. Кореня к тому же и споткнулся об одного из лежащих на мостовой мертвецов, не разглядел его в темноте, сам чуть не грохнулся, хотя ногу ушиб, кажется, изрядно, захромал-заковылял, ругаясь сквозь зубы. Гус все же бежал, но даже девица его довольно легко обогнала бы, как решила Нашка, оценивая ситуацию, но, как и обещала себе, не принимая в погоне ровным счетом никакого участия.
Сапог обернулся к ней:
— Нашка, мы же на трех договаривались, ты еще…
— Нет, — отозвалась краснокожая дикарка, — я с дураками, как этот, пусть и с богатенькими, кажется… не воюю. Остальное ты уж сам со своими доделывай.
Сапог выругался так, что небесам стало жарко, Нашка даже удивилась, откуда он такие выражения знает, и тоже пустился в погоню. Это было бы даже смешно, если бы над всем этим местом не царила такая страшненькая, такая кроваво-смертная неизбежность чего-то ужасного, что даже Нашку пробирало, она едва не ежилась, потому что очень точно понимала — еще ничего не закончено, а вот как закончится, оставалось в высшей степени непонятно.
Парень из богатейчиков с девицей почти одновременно добежали до поворота улицы, девица оказалась чуть впереди, и… Она упала внезапно, будто бы сраженная бесшумной и невидимой молнией. Нашка, как ни мало было света, отлично это увидела. У девицы подкосились ноги, и она стала падать, будто бы все нити, которые дергали ее ручки-ножки, разом, одним махом оказались отрезаны, и эта легкомысленная дурочка превратилась в большую, в размер нормального смертного, опрокинутую куклу.
Парень догадался поднять свою отменную шпагу, попытался даже что-то сделать, может, и выпад какой-то неловкий, в темноту… Но тоже упал с родившим эхо звоном. Лишь долгий миг спустя Нашка догадалась — это его шпага зазвенела по камням брусчатки. Но он был еще жив, его еще не кончили, значит, для него еще оставалась какая-то надежда… Если можно было считать надеждой полную неспособность к сопротивлению.
Гус, который гнался за парочкой, приостановился и довольно точно, хотя и неуклюже, как и все, что он делал, откатился к стене ближайшего дома, защищая спину и бок от неведомой ему опасности. А вот Сапог ничуть не удивился, он даже остановился и захихикал… Это было бы чрезмерно зло и мерзко даже для Сапога, если бы в его голосе не проскакивали визжащие нотки, в общем, у него случилось что-то вроде истерики или приступа неконтролируемого страха, вот он и смеялся… И Нашка решила, что смеяться от страха, пусть и с визгом, — это можно, это допускалось и Сапогу. Но чего же он так-то испугался? Она пошла к трактирщику, чтобы спросить его, но он дотопал до опрокинутого богатейчика и заговорил:
— Что, Банат, теперь понял, что я не шутил, когда напоминал тебе о долге? Ты-то думал, что достать тебя нельзя, да? А вот получается…
Из-за поворота вышел — Нашка не поверила своим глазам — тот самый плешивый мужичок, к которому она приставала в трактире Сапога, чтобы купил ей чего-нибудь пожрать. Сейчас он был в черном, как ночь, очень чистеньком плащике, скромном, но отменно скрывающем всю его щуплую фигурку, довольно забавную свою шляпу он сбил назад, за плечики, и она висела на длинных завязках, как свои широкие шляпы отбрасывали назад небогатые фермеры или крестьяне. И вообще — он был бы похож на самого обычного, мирного обывателя, если бы не держал в левой руке небольшой, но окровавленный кистень, а в правой — тонкий, гибкий, зачерненный меч. Такие вот черные клинки были отличительным знаком наемных убийц, причем дорогих и надежных почти так же, как… как те деньги, что приходилось платить за их работу.
