Патриция Бриггз - Власть холодного железа
— Мне надо спуститься и проверить, — не в первый раз упрямо повторила я. — Там есть раненые, и это моя вина.
— Они наслаждались каждым мгновением этой драки, ты это отлично знаешь. И вообще безопаснее будет дать им возможность немного успокоиться. Папа поднимется, когда сможет говорить. Тебе лучше принять душ, пока ты не испортила ковер.
Я посмотрела вниз и увидела, что все еще теряю кровь. Как только я позволила себе это заметить, ноги начали дрожать и подергиваться.
Подчиняясь настояниям Джесси, я забралась под душ (в ванной Адама, поскольку вторая ванная все еще открыта миру). Джесси принесла старые спортивные брюки и футболку, на которой было написано, что я люблю Нью-Йорк, и закрыла за мной дверь ванной.
Возбуждение схлынуло, и я почувствовала такую усталость, что едва могла двигаться. Ванная Адама была со вкусом выкрашена в коричневый цвет, который в то же время не действовал расслабляющее. Его бывшая жена — каковы бы ни были ее недостатки, а их у нее хватало, — отличалась прекрасным вкусом.
Ожидая, пока вода для душа согреется, я посмотрела на себя в высокое, от потолка до пола, зеркало, скрывающее стену между душем и туалетом, и вопреки чувству вины — ведь это я приманила иного к ничего не подозревающей стае Адама, — не смогла сдержать улыбку.
Я выглядела героиней плохого фильма ужасов. Голая, от кончиков пальцев рук до локтей и от пальцев ног до колен покрытая болотной грязью (меня всегда поражало, откуда в Тройном городе — ведь вокруг в основном пустыня — столько болот). Все остальное блестело так, словно я натерлась какой-то сверкающей мазью — на самом деле над моим потным телом разбилось окно. Время от времени, когда я двигалась, сыпались более крупные осколки: волосы тоже блестели от стекла.
Все тело было покрыто мелкими порезами, из которых сочилась кровь. Я подняла ногу и вытащила крупный осколок, из-за которого под ногой уже накопилась лужа крови. Болеть по-настоящему порезы начнут завтра. Не впервые я пожалела, что не умею исцеляться, как вервольфы.
От душа повалил пар, я встала под него и закрыла за собой стеклянную дверь. Вода обжигала; я зашипела, когда она коснулась порезов, потом выругалась, наступив на осколок, вероятно, упавший с волос, когда на них полилась вода.
Слишком усталая, чтобы вылавливать стекло, я прислонилась к стене и позволила воде течь по телу. От облегчения у меня вконец ослабли колени. Только опасение, что я могу сесть на стекло и порезать что-нибудь более важное, чем ноги, помешало мне распластаться по полу в душевой кабинке.
Я провела инвентаризацию.
Я все еще жива, живы и волки… возможно, кроме Бена. Я закрыла глаза и постаралась не думать о лежащем на траве рыжем волке. Вероятно, с Беном все обойдется. Вервольфы способны выдержать серьезный ущерб; к тому же пока Бен был беспомощен, другие вервольфы не подпускали к нему врага. С ним все будет хорошо, уверяла я себя, но это неважно. Мне нужно собраться с силами, выйти из-под душа и проверить.
Дверь ванной открылась, и я почувствовала волну силы Адама.
— На Финли-роуд, прямо перед «Парком Двух Рек», посреди дороги стоит «порше», — я вспомнила об этом только сейчас. — Если машину не убрать, кто-нибудь наткнется на него и погибнет.
Дверь снова открылась, послышались голоса. Сквозь шум падающей воды я услышала:
— Я этим займусь.
Снова муж Хани, подумала я, потому что вервольфы в обличье волка говорить не могут, а Питер единственный оставался в облике человека. Кое-кто из волков уже успел перемениться, но без важной причины они скорее всего останутся волками на всю ночь. Кроме Адама.
Стремительная перемена, чтобы сразиться с иным, которого я привела к его дому, потом в течение часа новая перемена — все это не улучшит настроения Адама. Я надеялась, что он что-нибудь съел до того, как прийти сюда: перемена отнимает много энергии, а я не хотела бы встретиться с голодным Адамом. Я оставляю слишком много крови.
Адресованные Адаму слова о машине Файдела должны были дать мне время выйти из-под душа и закутаться в полотенце, но я не могла собраться с силами и продолжала стоять под струями воды.
Большая стеклянная дверь открылась, но я на нее не смотрела. Адам ничего не сказал. Он положил руки мне на плечи и повернул меня так, что я оказалась лицом к головке душа. Я еще больше наклонила голову и шагнула вперед, чтобы вода падала мне на макушку, а не на лицо.
Должно быть, он подобрал гребень, потому что стал вычесывать из моих волос осколки. И тщательно старался больше ничего не касаться.
— Осторожней, — сказала я. — Тут стекло по всему полу.
Гребень остановился, потом продолжил движение.
— Я обут, — сказал Адам. Рычание в голосе подсказало мне, что волк недалеко, хотя движения рук, касающихся моих волос, человеческие и мягкие.
— Все в порядке? — спросила я, хотя знала, что сейчас ему нужна тишина.
— Бен ранен, но ничего такого, что не зажило бы к утру. — И ничего такого, чего он не заслужил, прыгнув через окно. Стекло тяжелее и острее ножа гильотины. — Ему повезло, что он не перерезал себе горло, и еще больше повезло, что у тебя только мелкие порезы.
Я чувствовала, как его сотрясает гнев. Вервольфы — в волчьем обличье — редко сердятся, ведь и медведь-гризли не всегда сердит, он только кажется сердитым. Если то, что сказала мне Хани, верно, — Адам еще чаще меняет настроение, чем обычно. И драка тут только во вред.
Все это означает, что мне нечего скрывать свою неуверенность, дразня его, — это было бы нечестно по отношению к нему. Черт возьми!
Я слишком устала, чтобы играть в игры, которые успокаивают вервольфов, и в то же время скрывать от него, как я напугана.
— Я не ранена, — сказал я. — Только устала. Этот иной умеет бегать.
Он заворчал при воспоминании о недавнем противнике, и это был не человеческий звук.
Я выругалась, хотя обычно стараюсь не делать этого при Адаме: ведь он щепетилен, как всякий мужчина, выросший в пятидесятые годы, когда воспитанные женщины не бранились.
Он продолжал расчесывать мне волосы. Я терпеливо ждала; пока он не убедился, что убрал все осколки. Он закрыл воду и вышел из душа, чтобы взять полотенце, висевшее на дверце шкафа.
Адам повернул голову и не мог видеть меня. Тогда я на него посмотрела. Хотя рубашку он снял, на нем были мокрые джинсы и теннисные туфли.
Как только он начал поворачиваться, я отвела взгляд. Он вернулся к душу и вытер меня пушистым, приятно пахнущим полотенцем. Оно слишком много времени провело с сухими простынями, поэтому, несмотря на густой ворс, не очень впитывало воду. Я прикусила губу, чтобы не сказать ему об этом.
