Александр Бушков - Анастасия (сборник)
Сова крикнула тихо и призывно, взмыла, распахнув крылья, сделала несколько кругов под потолком и тенью скользнула в окно. Майон протянул руку, ощупью нашел и накинул хитон, стараясь двигаться как можно тише, прихватил сандалии и вылез в окно, как делал это не раз, стремясь к Ниде и морскому берегу. Им словно руководил кто–то, он не испытывал нерешительности и точно знал, что делать дальше. Крикнула сова над головой, беззвучно проплыла над двором, и Майон пошел вслед за ее полетом.
Все было как во сне. Он шел, сворачивал, держа в руке сандалии, и под ноги ни разу не попал острый камешек, обломок горшка или иной колючий мусор, имевшийся обычно в изобилии. Не слышно было тяжелых шагов ночной стражи, не попадались ни влюбленные, ни воры, ни загулявшиеся моряки из Пирея. Клочком тумана мелькнул в переулке лемур и то ли растаял, то ли слился с темной стеной. Афины словно вымерли, но это почему–то не вызывало беспокойства или страха — он прочно знал, что так нужно, и шел дальше, едва слыша звуки своих шагов. Время от времени впереди появлялась сова и указывала путь.
Куда она ведет, Майон начал понимать примерно на середине пути, а там пришла пора убедиться, что угадал правильно: впереди был берег, то самое место, где он встречался с Нидой. Неподалеку чернел старый корабль с проломленным боком, а у самой воды Майон увидел женскую фигуру. Это была, разумеется, не Нида — женщина олицетворяла собой спокойную величавость и достоинство, превосходившие человеческие. Сова очертила над ней круг и уселась на ее плечо.
— Приветствую богиню мудрости и искусств, — сказал Майон, низко поклонившись.
— Богиня приветствует аэда, — сказала Афина.
Майон молчал. Он не знал, какие слова уместны в разговоре с богиней. Он не чувствовал себя слугой, вынужденным склониться перед хозяйкой, не находил в душе раболепия или страха — просто никогда в жизни не встречался с богами, и все прежние жизненные установления не годились. Поэтому он стоял и молча смотрел туда, куда смотрела Афина, а там, в море, у горизонта, там, где звезды перетекали в свои зыбкие отражения, вдруг зародилось какое–то движение, трепещущее сияние понеслось к берегу, выросло, обретая очертания, и превратилось в квадригу, бешено взметающую копытами искристую пену. Кони сдержали бег, остановились, приплясывая, в полосе прибоя и шарахались вслед за отступающей волной, словно им никак нельзя было коснуться земли. Посейдон ступил на берег. Он ничем не отличался от обыкновенного моряка — рослый, плечистый, бородатый, даже морем от него пахло не сильнее, чем от провяленных ста ветрами морских бродяг из Пирея.
— Он мне нравится, — рокочущим басом сказал Посейдон. — Он, несомненно, испуган и оробел, но держится с достоинством.
— Такого я и искала, — сказала Афина. — Если он не склоняется перед богами, тем более не будет склоняться перед людьми.
— Склоняются и не из страха, сестрица, и ты это прекрасно знаешь.
— Будет видно. — Афина обернулась к Майону: — Итак, собираешься ли ты писать о Троянской войне? Почему ты молчишь?
— Потому что за последние дни желания несколько поубавилось, — сказал Майон.
— А почему? — придвинулся Посейдон. — Почему вдруг?
— За последние несколько дней возникли странные сомнения, — сказал Майон. — Я ничего не могу выразить словами, я просто чувствую. Наверное, так меняется воздух перед штормом — вроде бы никаких перемен, но мир уже не тот, что прежде. Я начинаю сомневаться, все ли было так блистательно и незапятнанно, все ли герои были героями и такой ли уж славной была война. И так, как я хотел еще месяц назад, писать я уже не могу. Нужно искать что–то новое. Нужно искать истину.
— Ну а дальше? — спросила Афина. — Ведь если ты пойдешь по этому пути, вскоре все равно обязательно нужно будет выбирать между красивой ложью и неприглядной истиной.
Майон упрямо сказал:
— Я предпочитаю истину, в каком бы обличье она ни была. В этом моя задача и состоит — доносить до людей истину.
— По–моему, мы ошиблись. Он сделал выбор.
— Сестрица, ты преувеличиваешь, — сказал Посейдон. — Он лишь твердо намерен сделать выбор. За него еще не брались всерьез.
— Зато за нас брались, — сказала Афина. — В любом случае мы обязаны рискнуть. Ты согласился бы нам помочь, Майон?
— Я? — Он был безмерно удивлен. — Я не думал…
— Видишь, и он хлебнул уже этой отравы.
— Как многие, — сказала Афина. — И непоправимой трагедии я в этом не вижу. Не мешай, братец. Итак, Майон, ты действительно должен нам помочь, и не нужно удивляться тому, что и богам иногда требуется помощь людей. Речь как раз и пойдет об отношениях богов и людей, о том, что нам грозит опасность непоправимо разойтись в разные стороны. На Олимпе очень тревожно, Майон, на Олимпе — словно перед грозой. Еще не так давно боги и люди жили ближе друг к другу и были связаны гораздо теснее. Боги были не более чем старшими братьями. В любом случае в каждой семье были, есть и будут старшие и младшие: те, кто учит, и те, кто повинуется, — но отнюдь не слепо, а подчиняясь опыту и мудрости старших. Как–никак боги и люди рождены одной матерью — Геей. До недавнего времени у смертной женщины мог родиться ребенок от бога, а богиня могла полюбить земного юношу. Ваш Тезей, например, — сын Посейдона, ты знаешь?
— Вообще–то считается, что это легенда, — сказал Майон.
— Мальчишка, — сказал Посейдон. — «Легенда»! Видел бы ты эту женщину… А сын неплох, сестрица, ты согласна? Ведь это он создал твои великолепные Афины. А вспомни, как он…
— Помолчи, — мягко оборвала Афина. — Так вот, Майон, сейчас все меняется, и виной тому — Зевс. Он поклялся, что не допустит рождения новых полулюдей–полубогов. Он намерен поднять богов на недосягаемую высоту и превратить из старших братьев в повелителей, а вас — в рабов, безропотно выполняющих любые желания. Олимп навсегда укутается туманом, боги перестанут появляться среди людей, они будут лишь снисходить, ослепляя, раз в столетие или реже. Нас уносит в разные стороны, нужно торопиться, еще не поздно все исправить. (Майон невольно оглянулся: ему было не по себе.) Не бойся, то, что Зевс все видит и все знает, — сказки. Пока…
— И что же? — спросил Майон.
— Мы его свергнем, — мрачно пробасил Посейдон. — Иначе в кабалу попадем и мы, и вы. Что ты поскучнел? Не трусь, можно свергать и богов — сверг же Зевс своего отца. Правда, один раз у нас не хватило духу, но уж сейчас–то нужно постараться, не будет другого шанса.
— Но я–то? — спросил Майон. — Я–то что могу?
— Каждый берет на себя часть ноши, — сказала Афина. — Наша забота Олимп. А твоей будет — открывать людям истину. Внушать им, что боги вовсе не руководят каждым вашим поступком, каждым событием, каждым словом. Чем меньше человек будет полагаться на богов, тем лучше и для него, и для нас: вы не превратите себя в рабов, а мы не станем самоуверенными, ослепленными гордыней повелителями.
