Сара Бет Дерст - Лед
И Касси побежала. Сердце колотилось, ноги пульсировали болью. Она видела, как тонкие белые линии сияли над лесом. Она видела вспышку темноты.
Касси схватилась руками за лоб. Ей хотелось убежать от колотящейся боли в голове. Она неслась все быстрее, прорываясь вслепую сквозь деревья.
Она не заметила обрыва.
Она не заметила камней.
Касси упала. Пока она вверх тормашками летела со склона, в нее врезались острые углы камней. Она катилась, крича от разрывающей боли.
Она оказалась у подножия горы. Рядом с ней бурлил поток; ее рука свисала прямо в воду. Мокро, подумала она. Касси потеряла сознание. Ей снились лихорадочные сны: кровь, жар, пронизывающий холод. Сны померкли, жар унялся, и она проснулась от резкой боли. Она скорчилась на камнях. Кожа болела, словно по ней били молотком, в ушах звенело, голова кружилась. Ее живот… Она дернулась, и у нее перехватило дыхание. Внутренности все сжались.
Ох, что я наделала. Пожалуйста, пожалуйста, только не умирай.
Касси попыталась сесть. Ей не хватало воздуха.
Пожалуйста, живи. Живи, черт бы тебя побрал.
От любого движения темнело в глазах. Ее стошнило. Острая боль пронзала ее тело с каждым позывом. Она поднесла трясущуюся руку ко рту. И увидела кровь. Касси растопырила пальцы. Ослепительно алая кровь — вот и все, что она видела. Она поглотила весь мир.
Касси рвало кровью.
Она закрыла глаза, но краснота не исчезала. Девушка задрожала от боли и одиночества. Она знала, что это значит. Она не только убила своего ребенка. Она убила себя.
Часть третья
ПО ТУ СТОРОНУ СЕВЕРНОГО ВЕТРА
Двадцать семь
Широта 63º 48' 11'' N
Долгота 126º 02' 38'' W
Высота 1108 футов
КАССИ ТОНУЛА. Она вцепилась себе в горло ногтями; ей не хватало кислорода, как рыбе, выброшенной на берег. Она увидела, как над ней нависла чья-то тень. Девушка с трудом сфокусировала на ней взгляд.
Это был молодой эскимос.
Как это возможно? Она была совсем одна, умирала в одиночестве. Только она и ее нерожденный ребенок, который так никогда и не увидит свет.
— Прости, прости, прости, — шептала она, зажмурившись.
Когда Касси снова открыла глаза, мужчина все еще стоял там, вверху, на скалах, и молча чего-то ждал. Внезапно она поняла: он дожидался, когда она умрет.
— Мунаксари, — выдохнула она.
От потрясения он свалился с камня и покатился вниз. Через пару метров он остановился и встряхнулся. Касси осыпал небольшой град из камешков, и она вздрогнула.
— Ты видишь меня! Я думал, ты… Ты знаешь, кто я такой?
Да, она знала. Он был мунаксари людей. Он пришел, чтобы забрать ее душу. Ну что ж, она ему не позволит. Он был мунаксари и мог управлять молекулами. Он может ее спасти!
— Исцели меня, — потребовала она и закашлялась. Кровь оросила его штаны.
Он нахмурился, глядя на пятна, а потом перевел взгляд на нее.
— Если ты знаешь, кто я, то знаешь также, что я пришел не лечить тебя.
Она похлопала его по ноге слабеющей рукой.
— Ты можешь, — сказала она. Он обладал властью это сделать. — Помоги мне.
— Прости, но ты умираешь, — ласково ответил он.
— Нет, не умираю. — Пока что он мог ее спасти. Она потянулась к нему и опять закашлялась кровью.
Он склонился, приложил руку к ее шее и нащупал пульс:
— Ты, видимо, очень упрямая. — Мунаксари убрал ладонь. — Тебе надо смириться. Твое тело слишком сильно пострадало, чтобы исцелить себя, и, думаю, тебе сейчас чудовищно больно. — Голос его звучал почти нежно. — Теперь я должен забрать твою душу.
Она на долю секунды прикрыла глаза и затем снова их открыла. Касси изо всех сил пыталась сосредоточиться на его словах, словно они были пузырями, и она ловила их. Перед глазами все плыло.
— Нет, не заберешь.
— Эй, ты же не хочешь, чтобы она уплыла за пределы земли?
Она подумала о полярных медведях, чьи невостребованные души исчезали за гранью земли, если только — она вспомнила сову и зайца — если только их не забирал другой мунаксари.
Соблазнится ли такой перспективой человеческий мунаксари?
— Я знаю двадцать пять тысяч, — сказала Касси.
Он присел на корточки рядом с ней:
— Что ты сказала?
Немного громче она пояснила:
— Двадцать пять тысяч неприкаянных душ. — От усилий у нее сбилось дыхание; она поперхнулась воздухом и задрожала.
Схватив ее за плечи, он успокоил ее дрожь:
— Неприкаянных? Ты так и сказала? То есть у них нет мунаксари? — Она слышала волнение в его голосе.
Касси закрыла глаза и прошептала:
— Не могу говорить. Умираю.
Пожалуйста, пусть сработает!
— Двадцать пять тысяч душ. — Он почти кричал. — Ты сказала двадцать пять тысяч! Где? Кто?
Она вдохнула, словно собираясь заговорить, но потом резко задрожала, причем дрожь была самой настоящей. Исцели меня, безмолвно просила она. Касси услышала, как мунаксари выругался, а потом ее пронзила боль: он надавил на ее грудную клетку. Ее туловище напряглось, ребра сжались. Казалось, небо схлопнулось, а земля рванула наверх. Она закричала. А затем внезапно боль ушла.
Касси в удивлении прервала крик. Села на испачканных кровью камнях. Она словно превратилась в легкий воздушный шарик. Она попробовала подышать: ребра сходились и расходились, все как надо. Она ткнула себя в грудную клетку, и даже синяка не почувствовала. Касси окинула себя взглядом: вся в крови, но здоровая. Она погладила себя по животу:
— А мой ребенок…
— Конечно, — обиженно отозвался мунаксари. — Я же профессионал.
Она сама удивилась, какое облегчение почувствовала. На глазах выступили слезы. Пока мунаксари не видел, она украдкой осмотрела кожу: там, где в нее вонзались камни, остались тонкие розовые полоски. Она соскоблила с них засохшую кровь.
— Впечатляет, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Спасибо тебе.
— Вообще-то мы не должны делать никаких исключений, но двадцать пять тысяч… С таким количеством душ у меня вообще не будет мертворожденных.
Она слышала изумление в его голосе.
Теперь, когда пелена боли спала, она смогла хорошо его рассмотреть. Мунаксари был худым эскимосом с усами, похожими на мех гусеницы. Он выглядел молодым — может, ровесник Джереми? — но у мунаксари возраст по внешности не определишь. У него была такая короткая стрижка, что сквозь волосы проглядывала кожа головы. Лучше бы пересадил волосы на верхнюю губу, подумала она. Жидкие усики (а также штаны хаки и рубашка с галстуком) делали его похожим скорее на подростка, который впервые пытается найти работу, чем на покровителя рода человеческого.
