Дмитрий Бондарь - У всех разные игрушки
- Помощь нужна?
- Справляемся пока. Сейчас еще всенародно избранный порядок наведет за год-другой и вообще все отлично станет.
- Было бы славно. Куда ты меня везешь?
- Посмотришь, - загадочно ответил отец.
- Что мама?
- Живет. У нее все хорошо. Захар, ты же знаешь, я не люблю об этом говорить.
- Как хочешь. Просто если уж я сам не могу открыто ей помогать, то просто хотел бы знать, что она ни в чем не нуждается.
- Так и есть. И давай, не будем об этом?
- Хорошо, как скажешь, - мне захотелось надуться, как в детстве, но я сразу же отбросил эту глупость в сторону. - Еще что-то интересное есть вне работы?
Отец некоторое время молчал, сосредоточенно вертя баранку, обгоняя еле ползущие по дороге "Жигули" и "Москвичи". В зеркало заднего вида я заметил, как послушной змейкой за нами следуют два мерседеса с охраной и компаньонами. Скорость выросла уже до ста тридцати, но они не отставали. Попутные машины советских автолюбителей испуганно шарахались в стороны.
- ГАИ не боишься? - спросил я. - Или ограничения отменили?
- Десять долларов решают здесь любую проблему, кроме наезда на пешехода на "зебре". В этом случае нужна сотня, - зло ответил отец. - Довели страну горбачевские перестройки до... - он произнес что-то длинное на французском, но я четко расслышал только уже знакомые мне раньше la verge, encule и enfant de pute. - Прости мне мой французский.
- У тебя уже получается лопотать как у заправского лягушатника, - изумился я.
- Учимся, дружище, учимся, - рассмеялся отец. - Хороший преподаватель и должная мотивация любого заставят стараться. Соседи в Париже утверждают, что у меня эталонное валлонское произношение.
- Здорово.
- Врут, наверное, из вежливости. Ты про новости спрашивал, а я совсем забыл. Мать твоего дружка Фролова в депутаты подалась.
- Да ладно!
- Точно-точно! На последнем Съезде встретил. Поговорить не вышло, но это точно она. Я ее по родительским собраниям помню.
- Неожиданно. Нужно Серому сказать - пусть порадуется.
- А ты думаешь, он не знает?
- Н-дя... что это я?
Мы не поехали в саму Москву, а свернули куда-то на запад.
- Так куда ты меня везешь?
- Ну вообще-то это должен был быть сюрприз. Просто есть несколько человек, очень хотевшие тебя увидеть...
- Кто?
- Павлов, Изотов.
- Отец, в машинах сзади сидят мои охранники и Вилли с Гвидо. Не думаю, что они должны встречаться с Павловым.
- Отправь их в гостиницу, это не проблема.
- И что они потом расскажут другим? Что какой-то русский бандит встретил меня в Шереметьево и...
- Все продумано, Захарка. Твои люди останутся ночевать в гостевых домиках, Вилли может ехать в Москву, если пожелает. Встретишься со стариками, они расскажут, что на самом деле происходит в высших партийных кругах - знакомые у обоих еще остались при должностях. Лишним не будет. Если ты собрался общаться с назначенцами Баталина, такой разговор будет кстати. Послушай их. После хитромудрых парижан и лондонцев беседа с такими дедами - как глоток свежего воздуха. Я тут недавно подумал...
- О чем?
- О разнице в том, как думают советские люди и их западные визави. Здесь все как-то честнее, проще, понятнее. Парижанин ведь слова в простоте не скажет. Конечно, можно объяснить мою мысль воспитанием, для всех у нас одинаковым, но я думаю, что разница все же в том, что в нашем детстве не было такого количества обезболивающих настоек на основе опия и морфия, чем очень злоупотребляли в Европе и Америке. Это шутка. А со стариками поговори - это нужно всем.
В его словах имелся определенный резон и более возражать я не стал. Еще пятнадцать минут машина колыхалась по дорожным ухабам, потом справа появился высокий забор, над которым шелестели листвой тополя, и вскоре машина остановилась перед металлическими воротами с красной звездой.
- Где это мы? - спросил я, глядя, как раскрываются ворота, разделяя звезду пополам.
- Какой-то правительственный объект, - расплывчато ответил отец. - Не заморачивайся.
Мы въехали на бетонированную площадку во дворе.
- С прибытием, Захар Сергеич! - отец подмигнул мне, заглушил двигатель и выпрыгнул наружу. - Чувствуешь, какой здесь воздух?
- Русский? - предположил я.
- Нет, просто чистый. Просто вечерний чистый воздух. Комаринного звона не хватает.
За нашими спинами припарковались мерседесы Штроттхотте.
Неподалеку выстроилась встречающая делегация человек в пять. Они все были мужчинами примерно одного возраста - сорока-сорока пяти лет, подтянутые, в двубортных костюмах и блестящих лаком туфлях.
За десять минут нас разместили в близлежащих коттеджах, дали время устроиться, и уже через час - после душа и небольшого перекуса - в дверь постучался отец:
- Пошли, парень. Они уже приехали.
Павлов по-прежнему выглядел несгибаемым стариком, знающем об этом мире все-все-все, его рукопожатие было крепким, а шаги, хоть и неспешными, но твердыми. Изотов же сильно сдал: под глазами чудовищные мешки, серая кожа, левая рука заметно дрожит, шаркающая походка - он производил впечатление полной развалины. И, должно быть, заметил изменившееся выражение моего лица:
- Чего скукожился, Захар? Плохо выгляжу? Инсульты никому еще на пользу не шли. Да ты не бойся, я уже выкарабкиваюсь.
Мы с ним обнялись и на меня пахнуло той кислой волной, которая сопровождает давно нестиранные вещи стариков.
- Что ж вы себя не бережете,... Валентин Аркадьевич? - я с трудом вспомнил его имя среди десятка тысяч имен разных людей, встретившихся мне за последние годы.
- Так тебе спасибо, работы теперь столько, что болеть некогда.
- Валентин Аркадьевич нынче консультирует кабинет министров, - шепнул мне на ухо отец. - По вопросам отношений с западными партнерами.
- Лучше, когда работа есть, чем когда ее нет, - ляпнул я первое, что пришло в голову.
Павлов уже добрался до накрытого стола, уселся во главе его и принялся изучать спиртное.
- Это верно, Захар, - мелко закивал Изотов. - По телевизору мне показывают всяких актеров, балерин. В последние годы стало модным брать у них интервью... И ты знаешь, что?
Он взял меня под руку, я повел его к столу.
- Они все как один жалуются на свою жизнь, - дребезжал голос Изотова под ухом, - съемки, спектакли, репетиции, переезды, концерты, - ах, мы так устаем, так много трудимся! Ну не придурки ли? Судьба дала им возможность заниматься самым любимым делом, быть востребованными, дала известность, и эти клоуны еще имеют наглость плакаться, что слишком много работы? Десятки тысяч других людей вынуждены заниматься черт те чем - без всяких надежд на удовлетворение от работы, на признание, на мало-мальскую благодарность! И никто слезы по телевизору не размазывает! На днях слушаю одного деятеля - ему в октябре пришлось перед камерой в море нырять. Несколько дублей. Он искренне считает это подвигом! Помню на строительстве "Уренгой-Помары-Ужгород" мой сын трое суток в болоте провел, по грудь в жиже, тоже в октябре. Этого бы актеришку туда, да чтобы знал, что ни одна собака его "подвига" в жизни не вспомнит! Посмотрел бы я на этого шута.
