К. Медведевич - Ястреб халифа
— Теперь допустит, — мрачно проговорил Аммар и сделал лихой глоток из чашки. — И я хочу, чтобы ты записал все, что знаешь, Яхья. Это должно сохраниться для потомков.
— Да… — усмехнулся астроном каким-то своим мыслям. — Возможно, твоему сыну будет с ним легче поладить, о мой халиф…
— Моему сыну!.. — Аммар горько рассмеялся, плеская вином на полы халата. — Воистину, Яхья, прежде чем говорить о наследнике, тебе следует вопросить звезды о его матери!..
— Я думаю, что скоро я так и поступлю, о мой халиф, — тихо ответил Яхья и отпил из чаши.
Конечно, Яхья ибн Саид не стал запирать нерегиля «где-нибудь». Он почтительно отвел Тарега в самые верхние комнаты Башни Факелов — до налета самийа на Куртубу они принадлежали Халафу ибн Бадису, придворному астрологу Умейядов.
К чести ибн Бадиса нужно сказать, что предсказатель судеб бесчисленных сыновей, племянников, внуков, жен, наложниц, детей и младенцев Бени Умейя тайно покинул город еще два дня назад. Его хватились лишь в утро казни Джунайда: Абд-аль-Вахид ибн Омар послал за своим астрологом, чтобы тот назвал ему благоприятный час для этого благочестивого действия. Следовало нанести последний удар и отделить голову вероотступника от тела в указанное светилами мгновение. Посланные за ибн Бадисом невольники нашли две жилые комнаты на последнем этаже Факельной башни пустыми — астролог не взял с собой ни денег, ни подарков, которых накопилось прилично за годы службы — только самые ценные книги. И как сквозь землю провалился. Абд-аль-Вахид, рассказывали, поклялся отправить ибн Бадиса на помост вслед за Джунайдом — однако клятву, по понятным причинам, исполнить не успел. Его тело с трудом собрали среди ковров и подушек — демоница отвела душу, откромсав ему даже пальцы рук.
Вообще-то под треугольной крышей высокой, мощно встающей над дворцом и городом Факельной башни помещались четыре просторные комнаты — но вход в две другие оказался замурован. Причем, судя по выцветшему и кое-где выкрошившемуся раствору в кладке, замурован давным-давно. Дворцовые рабы ничего не знали — кого только недавно купили, кто-то был слишком молод, чтобы знать старинные предания родового гнезда Умейядов.
Башня стояла на гребне холма от основания города: рассказывали, что построил ее старший сын старого Умейяда, легендарный Сахль аль-Аттаби, — тот самый, что якобы женился на женщине-сумеречнице. В сказках говорилось, что башню он построил как раз для нее: то ли чтобы запереть в ней — дабы волшебная невеста не сбежала, то ли чтобы она могла любоваться зеленой долиной и дворцовыми садами. А вот конец в сказках всегда был один и тот же: прекрасноликая аураннка все тосковала по родному дому, но Сахль построил ей башню и достал у джиннов чудесные крылья, чтобы красавица могла летать над долиной и рекой в ночи полной луны. И девица утешилась, и Сахль вошел к ней, и она родила ему чудесную девочку с такими же лунными глазами. А потом надела свои крылья и улетела по лунной дороге над темной водой — и Сахль горевал по ней все оставшиеся годы, и только прекрасное лицо дочери напоминало ему о чудесных годах, проведенных с девой Сумерек.
С тех пор, рассказывали люди, в роду Умейядов раз в девяносто девять лет сумеречная кровь дает о себе знать: рождается девочка нездешней красоты, черноволосая, с глазами, полными лунного света. Девочка, которая читает в душах, как в книгах, ибо ей открыты тайные помыслы людей.
Еще говорили, что прекрасная Сулейма, сводившая с ума Тааббата Шаррана, была из таких. Обезумевший от любви Шарран посвятил ей много страшных и темных стихов, и среди них вот эти знаменитые:
Люблю, как женщина в накидку меховую,
Во тьму закутаться в безлюдии ночном,
Пока не изорвет заря одежды ночи,
Пока повсюду мрак и все объято сном.
И забываюсь я в моем уединенье,
Обласкан и согрет пылающим костром.
И только пробудившись, вдруг вижу, потрясенный,
Что с черным демоном я ночь провел вдвоем…
И еще ходили слухи, что прекрасная и гибельная, как гератская стальная кваддара, Асма, правившая сердцем халифа Низара ибн Маадда — а через сердце халифа правившая страной, — была из колдовских красавиц Бени Умейя.
Но о замурованной арке дверей под крышей Факельной башни так никто толком ничего и не знал. Давным-давно кто-то глупый и смелый на спор спустился по веревке с крыши башни, чтобы заглянуть в таинственные покои через пробитые в толще стен окна — но и те оказались заложены изнутри кирпичом.
Впрочем, шептались, что в этих покоях когда-то давным-давно, сотню лет назад, умерла родами любимая невольница главы рода Умейя — и тот в горе приказал навсегда закрыть комнаты, видевшие смерть сокровища его сердца. На это разумные люди возражали, что в Факельной башне никогда не располагался харим — так что откуда там взяться рожающей невольнице, позвольте спросить?
Так вот, Яхья отвел Тарега на самый верх Башни, в ныне пустующие комнаты своего собрата по ремеслу. Окна в двух больших квадратных комнатах давно расширили, а из одного даже сделали чудесный балкон из тех, что в ар-Русафа называли «смотрильнями». Они представляли собой высокий квадратный проем в рост человека с узеньким каменным выступом, огражденным низкой каменной балюстрадой. Такое огромное окно затягивали занавесью: сидя за ней, можно было наслаждаться веющим над городом ветерком или прохладой сада — это если окно располагалось на нижнем этаже дома. Ну и конечно, из него было удобно наблюдать за тем, что творилось внизу — и оттого «смотрильни» были особо любимы женщинами и устраивались в любом хариме.
Осмотрев оба покоя, Яхья остался доволен: ковры, ларцы, подушки, принадлежности для письма и инструменты звездочета, а также бездна изящных безделиц, украшавших жизнь Халафа ибн Бадиса, остались нетронутыми. Напуганная событиями прошедшего дня дворцовая прислуга не успела ничего разграбить. Впрочем, старый астроном сомневался, что нерегилю будет дело до того, насколько изящно убраны его комнаты — Тарег выглядел скверно.
Яхья не зря провел два года в землях нерегилей у подножия Голубых гор на далеком западе — изучая и пытаясь разузнать все, что ему желали — и не желали — рассказать и показать сумеречники этого надменного племени. Книжник и философ, ибн Саид подпал под очарование суровых холмов и холодных ледниковых озер, в которых отражались башни высоких неприступных замков. Нерегили любили книги, рукописи, легенды, предания, языки, звезды, магию, шифры, — и были страшно любопытны до всего, а в особенности до сведений о других народах, даже человеческих. Яхью охотно принимали в замках, слушая рассказы об аш-Шарийа и окрестных странах, о восточных сумеречниках и их королевствах, — и платили самой щедрой монетой. Его учили разбирать древнее наречие западных аль-самийа и приставляли переводчиков, читавших вместе с ним бесценные манускрипты. И конечно, отвечали на его бесконечные вопросы — или не отвечали, и тогда взбудораженный запахом тайны Яхья набрасывался с расспросами на смертную прислугу. О, сколько жемчужин, браслетов и ожерелий он раздал, пытаясь узнать, к примеру, почему нерегили враждуют между собой. Или почему они вообще пришли из-за моря. Или почему старший из братьев-князей, в землях которых он гостил, отказался от венца Верховного короля нерегилей в пользу своего дяди, — хотя отец его был старшим в роду. И наконец, самое главное: почему остальные сумеречники тех краев, заслышав о его гостеприимных хозяевах, начинали плеваться и делать отвращающие знаки. Мятежники, качали головами сумеречники других племен. Проклятые. Убийцы родичей. Кое-что ему удалось узнать, и то, что он узнал, его совсем не обрадовало. Он даже начал сомневаться, не ошибся ли шейх Исмаил, верно ли расслышал слова ангела. Но тут война с Владыкой Севера, которая непрерывно тлела уже несколько веков, вдруг вспыхнула ярким пламенем. Небо над горами заполыхало невиданным пожаром, и в неспокойном сне голос свыше приказал Яхье — пора. Время идти на запад — но не в заселенный нерегилями край, а в земли по другую сторону гор. Час предназначенного тебе самийа пришел. Яхье было любопытно: наверное, в тех замках его до сих пор вспоминают — а помните, гостил у нас такой смешной смуглый человечек с отрядом мрачных воинов, они еще по четыре раза на дню шлепались на колени и начинали кланяться куда-то на восток? Может, он даже попал в нерегильские хроники или летописи — эдаким курьезом из восточных земель.
