Павел Виноградов - Хозяин Древа сего
Кряхтя, Сунь встал на ноги. Он не смотрел на поверженного врага — для него этот эпизод жизни закончился. Начинался другой: со всех сторон, по воздуху и воде, и прямо сверху, на остров накатывало новое воинство Шамбалы. Старый обезьян спокойно воспринял новость, что сейчас умрет. Собственно, был к этому готов с самого начала.
— Слишком много для маленькой мартышки, — с насмешливым ворчанием произнес он.
Бодро почесавшись, упер посох в землю, и с неимоверной ловкостью, будто и не был смертельно ранен, забрался на его верхушку. Невероятным манером сохранял равновесие на своем оружии, оплетя его хвостом и лапами, и с ликованием в сердце глядел на приближающихся врагов. Был горд и счастлив, что против него одного выставлена такая армия.
В этот момент от Башни раздался оглушительный крик:
— Урагша-а-а!
Сунь взглянул туда. По склону фантастически огромными прыжками спускался давешний странный господин, бешено крутя над головой изогнутый меч с массивным лезвием:
— Держись, Царь обезьян! — кричал он. — Уррагша-а-а!
Тут до Суня добралось войско шамбалитов, и над островом прокатился его собственный боевой клич.
* * *Земледьявол
Из «Трактата о Древе, и обо всех делах, в Стволе творящихся, и как они в Ветвях отзываются. Сочинено для развлечения и наставления досточтимых членов Ордена нашего». Ветвь издания и имя автора не указаны.
Глава «Земледьявол»
«…И все ж исконная суть дива, Дыем именуемого, вызывает великое множество вопросов, до сей поры большею частью без ответов пребывающих. Вам, братия, хорошо известно, что тщиться установить истину по мифологии, в Стволе среди Кратких бытующей — дело большею частью зряшное. Однако, применив к сему метод реконструкции, уяснить нечто-таки возможно. Итак, собирая легенды Ствола и сравнивая их со сведениями, что сделались мне доступны, малую толику правды обрести посчастливилось.
Начать бы с того, что в Стволе выступает он под бесчисленными именами-прозваниями: «Всеотец», «Высокий», «Страшный», «Под маской скрытый», «Воитель», «Начальник эйнхериев», «Седая борода», «Сеятель раздоров» — на перечисление всех, право, не хватило бы страниц сего Трактата. Почитается же покровителем воинов и союзов их, также и инициаций, сиречь посвящений в достоинство воителя. Каковые посвящения бывают нескромными и сладострастными, потому мужеложство Дыя, о коем имеем мы множество свидетельств, скорее, не столько присущая ему страсть (хотя, конечно, и оная в мрачной душе сей свою долю имеет), сколько еще один атрибут волхований воинских. Также и копье его — символ власти военной, на деле служит метафизическим продолжением мужеского его острия.
Владея воинственной этой атрибутикой, Дый, однако, отнюдь не стратег. Скорее, он — воплощенное безумие битвы, демон случайности. Вот и подошли мы к вопросу — человек ли сей? Родился Дый в недрах рода человеческого, что несомненно. Но сила, данная ему Струной Иувала, в Первоначальном мире в душе его зазвучавшей, столь велика, что мечтательно делает его больше человека. На деле же — меньше несоразмерно, ибо, по моему суждению, не только человек, но и любая тварь бессмысленная выше природной стихии поставлена. С суждением таковым не входит в противоречие и несомненный поэтический дар сего демона. Ибо вдохновение его также сродни бурной стихии, и сходно, скорее, с восхищениями шамана.
О его даровании рассказывают, что обрел он его в виде некоего Меда поэзии, отдав за это Тьме один из глаз своих. В рассуждении аллегорическом так оно, несомненно, и есть. Такожде и повесть о самораспятии его на Ясене, представляющем собою, как мнится, живое подобие Древа, непреложно с прототипом связанное. Ясень сей есть воплощенный способ сообщения миров для Продленных, имманентность инобытия, для Кратких трансцендентного.
Что же касаемо поэзии, она же мудрость дыева, то присуща она Тьме, и лишь с ее стороны таковою почитаться может. Ибо Тьма пуста и пустынна — бездна над бездною, искушающая Древо сие мысленными отражениями от самой себя, каковые есть не что иное, как пожирающие души концепции.
Итак, Дый предстает перед нами в виде демона-шамана, сущность коего — стихия, в основе своей темная. Однако стихия эта непрестанно гложется тщетной похотью стать первоверховной, ибо такова природа великой гордыни ее. Тень гордыни сей отражается в Стволе и склоняет Кратких почитать ее за божественную сущность. Посему в нижних зонах Ствола иные языки именуют Дыя Дьяушпитаром, сиречь Светозарным отцом, тогда как другие, ближе к истине пребывающие — Земледьяволом, ибо сущность Дыя изначально хтонична…»
* * *— …И якоже хощеши, устрой о мне вещь.
Наконец он закончил молитву, начатую давным-давно, когда был еще покоен и уравновешен, хотя думал иначе. Теперь покой исчез. Он стоял среди душных джунглей, покрывали его кровь, грязь и пот, все тело безумно болело, дрожало отвратительной мелкой дрожью. Был совсем без сил — две таких трансформации, одна за другой, могут подкосить какого угодно дива. А Варнава был еще совсем неопытный див. Не говоря уж о том, что никогда и не желал подобного опыта.
Последние часы вспоминались с трудом — теперь он знал, что, превращаясь в чудовище, платишь тем, что стираешь часть человеческого сознания, а, возвращаясь в свой облик, уже не можешь осмыслить чуждые эмоции монстра. Он был один. Дый куда-то девался, и уже довольно давно, судя по тому, что Варнава помнил: тщетные поиски противника по джунглям этой части Шамбалы, куда их вынесли воды сначала озера, а потом вытекающей из него реки. Деревья вокруг были частью повалены, кусты изломаны, трава вытоптана. Варнава вспомнил орды напавших на него существ, с которыми расправлялся голыми руками, при этом поверженные сгорали на его глазах. Дыя уже тогда не было рядом. Он фрагментарно помнил и бой в воде, как они с бушующей темной радостью рвали друг друга когтями и челюстями, но сразу закрыл эти воспоминания. Хотел пасть на колени и молиться о том, чтобы никогда больше не соблазниться возможностью сбросить человечье ради звериного. Но тут ощущение отделенности и изгойства поразило его тяжелым ударом. Он больше не чувствовал себя достойным обращаться с просьбой туда, путь куда был навсегда закрыт для него. Лишь мысленно произнес самую краткую и самую трогательную молитву — последнюю надежду падшего человека. И постарался осмыслить свое положение.
Блестящим оно не было, что было понятно по раздавшемуся громкому треску от грузного тела, продирающегося сквозь подлесок. Треск сопровождался громовым рычанием и нестройным позвякиванием. Ясное дело, приближались новые неприятности. Даже ради спасения своей жизни Варнава не собирался больше совершать трансформаций. Приходилось встречать врага так. Он попробовал призвать на помощь цуки-но-кокоро, но возмущение духа препятствовало утверждению лунной безмятежности. Битва была проиграна заранее, однако драться придется все равно. Впрочем, Варнаве, искушенному горьким наркотиком отчаяния, было безразлично, когда умереть. Можно сейчас.
