Роман Светлов - Прорицатель
Пастух понимал: если слоны поодиночке накинутся на антигоновцев, это будет конец. Те только и ждали всплеска безудержной звериной ярости. Калхас заметил среди неприятеля воинов с тяжелыми, широкими серпами-мечами, похожими на чудовищно разросшиеся ножи, коими скопят жеребцов. Такими мечами подсекали сухожилия на задних ногах, приводя их в беспомощное состояние. Были среди антигоновцев и воины, вооруженные длинными ясеневыми копьями с наконечником тонким, как шило. Эти копья использовали для нанесения ударов в глаза, хобот и нежные губы животного, вызывая потоки крови и быструю слабость.
Но пока слоны оставались вместе, самое изощренное оружие было бессильно. Сдерживал стадо вожак — могучий и старый самец по кличке Гифасис. Его шкуру покрывали шрамы, оставленные и людским оружием, и бивнями соперников. Краснолицый индиец-погонщик, восседавший на его спине в льняном доспехе, отражал огромным щитом стрелы антигоновцев и при помощи коротких восклицаний управлял слоном. В руках индийца не было обычного шипа на длинном, изогнутом древке. Умное животное слушалось голоса; отмахиваясь хоботом от уколов многочисленных стрел, оно не позволяло остальным слонам вырваться из стада и возглавляло короткие резкие атаки, которые вынуждали солдат Фригийца подаваться назад. Эти атаки постепенно приближали слонов к лагерю. Но медленно, слишком медленно, без помощи оттуда они были бы обречены.
Филиппу и Дотиму даже не пришлось командовать. Легковооруженные выпустили попоны. Всадники прибавили ход, обогнали их, а потом свернули вправо от дороги. Теперь они охватывали нападавших, в то время как легковооруженные прорывались к слонам напрямую.
Увлеченные необычной охотой, антигоновцы не сразу обнаружили появление нового врага. Зато погонщики сразу поняли, что к чему. Они принялись размахивать руками, словно призывая: «Быстрее! Быстрее!» Вовсю трубили слоны — однако теперь уже не тяжко, а яростно-воинственно.
Сакаскины растеклись широкой лавой. Когда воины Фригийца стали оборачиваться в их сторону, они испустили свой непереносимый воинский клич. Визг был такого высокого тона, такой выворачивающей душу интенсивности, что мнилось, будто он не вырывается из человеческих глоток, а обрушивается с небес. Вслед за этим, не снижая хода, варвары пустили облако стрел, и, хотя стреляли они не прицельно, многие из них нашли жертву.
Антигоновцев было больше, но, разбитые небольшими группами, они оказались под угрозой оказаться между яростно атакующими варварами и разгневанными множеством мелких ран животными. Будучи опытными воинами, они недолго пребывали в растерянности. Часть устремилась еще дальше вправо — чтобы избежать охвата, пока ловушка не захлопнулась. Другие — те, кто все равно не успел бы совершить этот маневр — бросились навстречу сакаскинам, стремясь набрать как можно больший ход перед столкновением.
Калхас держался рядом с Филиппом. Прямо на них скакал отряд тарентинцев — всадников на больших италийских конях, с легкими, но длинными копьями, прямыми как вертел мечами и круглыми щитами. Пастух успел еще уловить воинственный напев, доносившийся из их уст, прежде чем тарентинцы врезались в сакаскинов.
Передние — и с той, и с другой стороны — были убиты в одно мгновение. Блеск ненависти в безумных глазах, удар — и лошади яростно храпя месили копытами бездыханные тела своих же хозяев. Выплеснувшаяся в первом столкновении энергия, убив передних, спасла тех, кто скакал следом. Обломками копий, мечами тарентинцы принялись прокладывать путь сквозь сакаскинов. Варвары, привыкшие к стрельбе из лука, к лихости и быстрым налетам, не могли противостоять им в правильной схватке и уступали. Неожиданно Калхас обнаружил, что он с Филиппом и несколькими сакаскинами сам оказался окружен неприятелем. Не успев почувствовать свирепость боя, пастух уже крутил над головой меч, парируя удары и выжидая случая, чтобы ударить самому.
Тарентинцы, как и все западные греки, высокие, сильные наездники, норовили сокрушить противника сразу, одним выпадом. Калхас извивался как змея, опасаясь, что сражавшийся позади него Филипп падет и италийское железо вонзится ему в спину меж пластин латной куртки. Но Филипп держался, а тяжелый меч пастуха с легкостью отбрасывал тонкие жала тарентинцев.
— Эй-я! — клинок Калхаса разорвал руку одного из италийцев от плеча до локтя. — На! — он переломил оружие второго и заставил антигоновцев податься назад. Воинственное безумие наконец охватило его.
— Вот так! — он сам бросил лошадь прямо в ряды тарентинцев.
От ударов, которые в одно мгновение принял на себя щит, левая рука онемела. Зато Калхас вонзил меч прямо в подбрюшье ближайшего из неприятелей. Затем схватил его за шиворот и, чувствуя в себе неописуемую силу, швырнул на остальных.
— И еще! — пастух резко развернул лошадь — так, чтобы опять оказаться нос к носу с тарентинцами.
Казалось, что в его тело сейчас вонзится несколько клинков, но Калхас нырнул влево, почти скрывшись за крупом коня. А едва противники отклонились назад, устремился за ними — и его меч опять окатила кровь.
Тарентинцы все равно убили бы пастуха. Варвары еще могли отступить в священном ужасе перед Аресовым безумием. Но не тарентинцы. Они собрались, стали хладнокровнее и решительнее.
Пелена упала с глаз Калхаса и он не увидел рядом с собой ни сакаскинов, ни Филиппа. Только италийцы, чье оружие уже рассекало его латную куртку.
Спасение было неожиданным, как и все в этом бою. Словно по велению божества тарентинцы, опустив мечи, стали разворачивать лошадей. Конь пастуха ни с того, ни с сего встал на дыбы и прыгнул в сторону. Тут же что-то громадное, как гора и бесформенное, как штормовой вал, пронеслось мимо него.
Хруст костей, стон отбрасываемых в стороны лошадей, вопли оказавшихся под ногами слона людей заставили Калхаса замереть без движения. Он увидел, как Гифасис обхватил хоботом тарентинца, поднял его к небесам и шмякнул о землю, словно муху. Погонщик по-царски восседал на его необъятной спине, восторженно хохотал и махал Калхасу рукой. Мимо аркадянина, осторожно обходя своих, потекли остальные слоны. Когда их стадо кончилось, пастух обнаружил, что по пути сюда животные Эвдима растоптали не менее полусотни антигоновцев.
— Ты жив? Благодарение небесам! — словно из-под земли появился Филипп. — Как я тебя потерял их виду?!
— Не знаю. Я сам почти ничего не помню. — Калхас смотрел на меч, покрытый обильной, густеющей на глазах кровью.
— Ого! — Филипп с пониманием поцокал языком. — Однако тарентинцы потрепали нас изрядно… К счастью, здесь был всего один их отряд.
