Роман Светлов - Прорицатель
Нахохлившись, он присел между Эвдимом и арейским сатрапом Стасандром. Ему сунули плошку из ароматизированной глины: самое простое вино в ней пахло сладко. Он сделал несколько машинальных глотков. Оживленный судя по всему разговор союзников Эвмена при появлении пастуха прекратился. На него посматривали с непонятным ожиданием. Калхас сообразил, что нужно держаться со значением.
— Ты необычайно хмур, — полувопросительно-полуутвердительно произнес Певкест. — Что за предчувствия беспокоят предсказателя?
Калхасу тошно было притворяться.
— Мне холодно. И я оставил жену на пороге родов. — Он криво усмехнулся. — Мне, как прорицателю, не нравятся габиенские повитухи.
— Ну-у, здесь ты можешь не беспокоиться, — протянул Певкест. — На Востоке все делают по-своему. Но получается не хуже, чем у нас. — Его овечье лицо расплылось в неприятной улыбке. Видимо, персидский сатрап хотел выказать расположение.
— Хорошо бы, коли так. — Калхас взял кусок сыра и стал смотреть в огонь.
Люди вокруг него молчали. Стасандр чавкал, засовывая в рот большие куски сыра и, видимо, не интересовался больше ничем. Эвдим сидел без движения, словно настороженная птица. Сатрапы явно предоставили инициативу Певкесту. Тот не заставил долго ждать себя.
— Я хочу спросить, Калхас, не было ли какого-нибудь божественного знака этим утром?
— Знака о чем?
— О чем? Э-э… например о том, поверил Антигон в нашу хитрость, или нет?
— Пока боги молчат об этом.
— Молчат? — Певкест солидно выпятил губы. — Я думаю, это доброе известие. Они предупреждают тебя в случае опасности — ведь так?
— Чаще всего так, — кивнул Калхас.
— Следовательно, опасности нет, — убежденно хлопнул себя по коленям Певкест. — Через несколько дней мы соберем наши силы, и Антигон уйдет обратно.
— А может быть, опасности и не было? — беззаботно произнес Тлеполем. — Мало ли что привидится кочевникам!
— Ага — слоны, повозки с мехами для воды, тяжеловооруженные фалангиты, которых они не видели никогда раньше, — что еще им привиделось? — разозлился пастух. — Занятное продолжение позавчерашней охоты. Дотим, верно, тоже известный фантазер и легковер…
— Не сердись, Калхас; Тлеполем сказал это просто так, — молвил Певкест.
— Не мое дело указывать сатрапам, что делать и как говорить, но мне кажется, что вы слишком беззаботны, — желчно ответил ему пастух. — Не нужно обращаться к богам. Ясно и так — если Фригиец разобрался с обманом, он явится ближайшей ночью. Сегодняшней.
— Он прав, — негромко сказал Тевтам. — Кризис еще впереди.
Лица сатрапов стали обиженными.
— Мы все понимаем про ночь, — надулся Эвдим. — Не надо превращать нас в глупцов.
По знаку Певкеста появился новый бурдюк с вином.
— Пожалуй мы и действительно обрадованы немножко преждевременно, — признал он. — Не придавай этому большое значение, прорицатель.
Калхас пожал плечами:
— Просто мне это показалось странным. Вы же опытные люди.
Сатрапы принялись обсуждать, когда их отряды подойдут к лагерю. Но Калхас чувствовал, что интересовало их не это. Сатрапы чего-то опасались и одновременно боялись проговориться о своем опасении. Видимо боги должны были подсказать ему нечто для них неприятное.
Неожиданно Стасандр перестал чавкать и, обернувшись к Калхасу, спросил:
— А больше никаких знаков боги тебе не подавали?
— О чем это ты?
— Да, действительно, о чем? — поспешил вмешаться Певкест.
— Так. Вообще, — неопределенно повел плечами арейский сатрап и, затолкнув в рот очередную порцию сыра, принял равнодушный вид.
Калхас поведал Эвмену о странном разговоре с сатрапами. Стратег задумался, но ненадолго.
— Не заботься. Сейчас они не в состоянии затевать что-то за моей спиной.
И действительно, чем ближе дело шло к ночи, тем большим становилось напряжение в лагере-обманке. Эвмен всем своим видом пытался вселить в подчиненных уверенность, однако он не мешал сатрапам готовить лошадей для бегства. Тяжелее всего было переносить неопределенность. Особенно когда вспыхнули костры, и темнота сгустилась вокруг них.
Людей в лагере сегодня было куда больше, чем вчера. Но, когда Калхас вспоминал, что и сейчас Антигон неоднократно превосходит их числом, многолюдство это казалось таким же обманом, как и обилие огней. Нет, пастух этой ночью не боялся. Но он устал ждать и был бы рад любому известию — лишь бы кончилась неопределенность.
Он сидел у нижнего края лагеря и опять рядом с ним был Дотим. Сегодня наемник не вскакивал и не всматривался в темноту. После прибытия подкреплений заставы удвоили. Маловероятно, чтобы кто-то мог проскользнуть мимо них. Внешне Дотим казался расслабленным: он прилег в позе пирующего и иногда ни с того, ни с сего принимался рассказывать Калхасу какие-то глупости о своей юности. Но возбужденный голос, перескакивание с темы на тему, наконец — лихорадочно блестевшие глаза говорили о внутреннем напряжении. Пожалуй только стратег, да он, Дотим, знали что произойдет, если полчища Фригийца хлынут сейчас на них из пустыни.
Пастух рассеянно слушал его, поглаживая без особой надежды шарик. Иногда он откидывался назад — так, чтобы голова оказалась за пределами освещенного круга, — и разглядывал отчетливо видные созвездия. Сегодня звезды были белыми и холодными, похожими на кусочки льда. Они не завораживали, не намекали на нечто загадочное и не подсказывали ничего; словно тысячеглазое божество, взирающее по ночам с небес, повернулось к земле спиной. Подолгу смотреть на них Калхас не мог. Он возвращался к костру, к Дотиму и в нем занозой сидело ощущение какой-то обескураживающей, неприятной тайны.
В конце второй стражи они притушили огонь, но на этот раз ложиться спать не рискнули. Масляно рдели алые и медвяные угли, жар от них шел еще больший, чем от открытого огня. Холода Калхас не чувствовал, он даже снял гиматий, дабы тепло случайно не усыпило его. Дотим стал еще более словоохотлив:
— Помнишь?.. Нет, ты не помнишь, ты был мал и сидел по ночам дома. Я забирался в сад Полемонида — ну и имечко! А тот говорят, знался с каким-то земляным духом, и каждую ночь его сад наполняли змеи. Змеи! Ему не нужно было держать собак. От собаки можно спрятаться на деревья, а куда спрячешься от змеи?
Калхас так и не понял, что искал Дотим в саду Полемонида. Наемник рассказывал только о змеях. Об их количестве, о том, как они ползут, свиваются кольцами, угрожающе раскачивают маленькими драконьими головками. Его шепелявый голос вполне соответствовал шороху и шипению, которые слышит человек, забравшийся прямо в змеиное царство.
— И я, подобно журавлю, стоял на одной ноге, а она, холодная как смерть, обвивалась вокруг лодыжки! — даже сейчас лицо Дотима было восторженно-испуганным.
