Дмитрий Щербинин - Спящие боги
– Ну, что же… – прошептал Творимир. – Поднимемся по этой лестнице, и начнем Новую жизнь.
Он начал восходить, но и тогда, в сердце чувствовал: впереди ждут испытания более значимые и тяжкие, чем все пережитые прежде, и ему предстоит сделать некий выбор.
Глава 9. Начало новой жизни
Теплом, ароматом нагретой земли, трав, цветов, листьев дыхнула навстречу просторная, летняя долина. Неподалеку, пробиваясь сквозь каменные толщи, озорно звенел прыгучий, чистейший ручеек, а ниже, сливаясь с горной пенной рекой, стремился в долину.
На долину любо–дорого было глядеть: живые ковры полян с цветами, солнцем полные, высокие рощи. Мирная гладь озер; а в потоках небесной лазури – юркие птицы, и их милое пение. Мостом перекинулась через долину радуга – так близка была, что, казалось, можно руки вытянуть и дотронуться; так ярки ее краски, словно рукодельный Богов Мост – можно взбежать на нее и взглянуть на землю из самой высочины.
И долго любовался этой красою Творимир, долго и полной грудью вдыхал воздух – после ледяных склонов, после кровавых городов, воздух этот был воистину целителен. Он все не мог налюбоваться на гармонию природы, хотел, чтобы прежнее, безумное полностью смылось. Склонился над ручьем, умылся и испил его студеной водицы.
Обернулся – там чернела пещера, вниз уходила обвитая мхом лестница. Он уже знал, что обратно пути нет – путь к источнику знания перегорожен…
Тогда повернулся к долине. Только теперь заметил, что со всех сторон окружали ее высочайшие горы – ни единого ущелья; но неприступные, почти отвесные стены. И белели на их вершинах вечные снега. А потом увидел город: несмотря на удаленность, в два, а то и в три десятка верст, можно было разглядеть отдельные дома, и особенно центральный, высящийся на холме дворец. Город резко контрастировал с цветущий долиной, и темно–оскаленными очертаньями напоминал израненного и озлобленного хищника.
И Творимир сказал:
– Из этой долины мне не уйти. Стало быть, придется иметь дело и с этим городом…
И по маленькой, приваленной каменным крошевом тропке, он пошел вниз.
Спуск был долгим, но из–за чистого воздуха и веселой звонкой песни горной реки – вовсе не утомительным.
Вот и затеплилась под ногами земля. Творимир даже снял обувку – шел, и наслаждался ее приветливой мягкостью. Руками вел по цветам и травам – они благодатно шелестели – приглашали полежать.
Творимир воспользовался этим приглашением, улегся и, глядя в лазурную высь, прошептал:
– Неужели и здесь есть какая–то боль? Судя по этому настороженному городу – да… Но, господи, зачем устраивать какую–то боль, когда кругом такая красота! Благодать какая… И ничего–ничего мне больше не надо. Нет – не пойду я в этот город… Здесь останусь…
Так он лежал на земле, кругом шелестели травы, а в бездонных тайниках неба пели птицы… В безмятежности пролетели часы, и вот уже темнеет небо. Неописуемыми оттенками старого золота перекинулся закат, а у грани одинокого, задумчивого облачка покоем дыхнула первая звезда.
И усмирились дневные ветры. Пришла та дивная, живая тишина, которую не хочется нарушать ни словом, ни громким дыханьем. Творимир лежал и слушал тишину.
И вот в этой тишине лениво, медленно забухали конские копыта, и жалобно заскрипело несмазанное колесо. В унисон зазвучали два сонных голоса:
– …и теперь старый Лорен не отвертится…
– Лорен всегда отвертится. У него же, знаешь – мозгов палата.
– Его мозги – его проклятье. А было бы мозгов поменьше – не изобретал бы свои дьявольские штучки… Ты, вот, говоришь – вывернется, а как же он вывернется, ежели схвачен с поличным; и есть высочайшая бумага об его аресте.
– Высочайшая?.. Что – от самого…
– Ага – от самого Бригена Марка.
Творимир насторожился. Он беззвучно перевернулся на живот, приподнялся, осторожно раздвинул травы.
Оказывается, поблизости проходила разлитая недавними дождями проселочная дорога, по дороге этой тащилась дряблая, облезлая лошаденка. Воз, в которой она была впряжена, явно был лошадке не по силам: она совсем истомилась, и понурила голову. На возу сидели бородатые крестьяне, в ветхой, бедной одежде, но с оттопыренными, пивными животами. На телеге высились бочки.
Несмотря на то, что Творимир довольно высоко высунулся – крестьяне не заметили его – они были едва не ли не более сонными, чем лошадка, и клевали носами.
– Да–да… – зевал один. – От самого Бригена Марка. С ним, знаешь – лучше шуток не шутить. Говори о ним только почтительно, и все такое…
– Бедный, бедный Лорен, что с ним будет! А–ах… – зевок.
– Будто не знаешь, что будет. Закуют его в цепи, да в подземелье. Там всю душу вытянут.
– А, если на кого–нибудь из наших под пытками наговорит?
– Лорен не наговорит – он, хоть и старик, а духом крепок.
– А потом его сожгут?
– Да, конечно.
– Надо будет выбраться в Бригеград, поглядеть на него в последний раз…
Воз уже довольно далеко отъехал, и Творимир едва различал слова. Тогда он, пригибаясь, устремился следом. Он выбежал на дорогу, и, ухватившись за торчавшую сзади деревянную скобу, подтянулся, запрыгнул, укрылся в каемке за бочками. Пока он хотел оставить свое присутствие в тайне – узнать, как можно больше, и уж тогда решать, как действовать дальше.
С запозданием в полминуты один крестьянин заявил:
– А мне показалось – кто–то на телегу запрыгнул.
– А–ах… – зевнул второй, – вот именно, что показалось.
– Сейчас я погляжу…
Творимир согнулся в три погибели, и вжался в бочку – почувствовал, что от нее идет винные дух. Крестьянин, кряхтя, и бормоча проклятья, поднялся, и ухватившись рукой за край бочки глянул назад, на дорогу. Край его волосатой руки навис над Творимиром.
– Не–а, никого нет… – облегченно вздохнул он и, кряхтя, уселся на прежнее место.
– Ну, а я тебе о чем говорю, а ты: «погляжу», «погляжу».
– А ты вспомни, историю и Михелем–пустозвоном. Он тоже вез вино в бочках. Помнишь, куда вез то?
– Ко двору Великого Судилища!
– Ага. И доверили ему дорогущее столетней выдержки вино. И что же: как ехал лесом запрыгнул к нему на воз ученый волк. А Михель и не заметил – ветки на деревьях считал. Волк на то и звался ученым – почуял, какой запах от бочек шел, клыками затычку у одной из них ухватил, да и выдернул. Вино ему в пасть и хлестнуло. Он пьет–пьет и никак напиться не может. Приехал Михель, к нему Судьи выходят. Он, говорит – так, мол и так – вот привез, как и уславливались, а теперь, извольте, денежку. И тут все слышат – громкий–прегромкий храп. Глянули, а в телеге – волк ученый спит, пузо у него от вина раздулось. Ну, конечно Михель, побледнел, затрясся, на колени пал, молит, чтобы его помиловали. Ну, в других бочках вина еще достаточно было, потому Судей это только насмешило. Велели они Михелю всыпать сто плетей, да гнать пинками. Легко отделался!
