Элейн Бергстром - Полотно темных душ
– Ты поступил неразумно, – заявил Доминик точно таким же тоном, каким он отчитывал Жона в юности, но вовремя заметил, что устремленные на него серебристые глаза принадлежат взрослому, а не ребенку. – Ты жив, и это главное, – заключил он и ушел, оставив Джонатана наедине с его старым учителем.
– Я вижу, что допустил пробел в твоем образовании, – сказал Лео, стараясь, чтобы его голос звучал легко.
– Это не было твоим упущением. Просто я свалился так быстро, что у меня не было никакой возможности спастись. Ни одно заклинание не помогло бы мне избежать удара головой о ту скалу, о которую я треснулся, и спастись от холода, который лишил меня силы.
– Будь осторожен, нам бы не хотелось потерять тебя.
Глаза Джонатана заблестели от слез. Лео подумал, что видит слезы благодарности и любви. Он не мог знать, что то были слезы раскаяния за обман.
* * *
Жон выздоравливал гораздо медленнее, чем рассчитывали Стражи. Через две ночи, проведя в постели весь день, Джонатан снова спустился в тоннель под стеной.
На сей раз он был готов к работе, которая ему предстояла. Он переоделся в старое тряпье и легко проскользнул в вырытую им яму, которая, как ему показалось, стала немного шире за те несколько дней, что он отсутствовал. Запах разложения больше не преследовал его, зато почва оставалась все такой же мягкой, влажной и… безопасной. Джонатан трудился без остановок, не чувствуя усталости и не замечая течения времени.
Когда ему наконец удалось продлить свой тоннель настолько, что он очутился прямо под полом часовни, он не осмелился использовать припасенный заранее молоток, чтобы пробиться сквозь каменную кладку. Вместо этого он принялся царапать и отковыривать раствор, и делал это до тех пор, пока ему не удалось выломать один-единственный, очень небольшой камешек. Удовлетворившись этой своей победой, он послал в отверстие один из своих светящихся шаров. Единственным, что он увидел через дыру, была массивная каменная плита, вздымающаяся вертикально совсем рядом с отверстием. Очевидно, это и был алтарь. Сама дыра, проделанная им в полу, располагалась в одном из самых темных углов часовни, и, войди Стражи внутрь, им вряд ли удалось бы ее заметить. Несмотря на это, Джонатан затолкал камень обратно в отверстие и подпер его снизу земляной насыпью, чтобы удержать его на месте. Удовлетворенный результатами своей работы, он выскользнул из тоннеля, переменил одежду и вернулся в свою комнату, чтобы провести в постели еще один день.
Прошло еще две ночи, которые принесли Жону отличные результаты. За это время он сумел расширить дырку в полу настолько, что мог просунуть вовнутрь голову, но не больше.
Он жаждал увидеть Полотно точно таким, каким увидела его Лейт так много лет назад. Джонатан зажег свечу, которую захватил с собой, и установил ее на полу часовни, просунув в отверстие только руку. Затем он высунул из дыры голову и увидел…
И он увидел!..
Слова, написанные его матерью на пергаменте не смогли подготовить его к тому, что предстало его глазам. Красота и ужас соединились в Полотне столь же прочно, сколь прочно были соединены между собой его ткань и пойманные ею души. Чувства, неожиданно нахлынувшие на него, возбудили в нем сильное желание убежать, спрятаться. Джонатан чуть было не выдернул голову из дыры, но вовремя вспомнил, зачем он здесь. Несмело он произнес имя отца: – Вар…
Ему показалось, что ткань Полотна слегка пошевелилась. Это могла быть игра света, но, возможно, ткань собиралась с силами.
– Вар? – снова позвал Джонатан.
На этот раз реакция Полотна была гораздо заметнее. Ткань его заколыхалась, словно ее коснулся легкий сквозняк.
– Я пришел помочь тебе, отец, – прошептал Джонатан.
Ветер подул сильнее. Он затушил свечу Джонатана и закружил по полу часовни густое облако пыли. Джонатан инстинктивно зажмурился, чтобы защитить глаза, и прошептал чуть громче:
– Не важно, насколько могущественно Полотно, все равно я спасу тебя. Полнолуние наступит завтра. Когда ты проснешься, я приду за тобой.
Вряд ли было далеко за полночь, но его работа была уже закончена. Джонатан вернулся в свою комнату, лег на кровать и уснул.
Наутро Жон вышел на утреннюю молитву вместе со Стражами. Время от времени он поступал так и раньше, однако теперь, когда он знал, что находится внутри часовни, он лучше понимал искреннюю мольбу монахов послать им побольше силы. Из них из всех один только Маттас был по-настоящему стар, однако остальные четверо братьев Ордена были бледны и худы, словно больны какой-то тяжелой болезнью, подтачивающей их здоровье и отнимающей силы. После молитвы Стражи сменялись: Маттас должен был занять место Гектора на страже ворот крепости на светлое время суток. Жон смотрел, как сгорбленный старик ковыляет через двор, чтобы расположиться на каменной скамье, залитой ярким светом утреннего солнца, и внезапно почувствовал, как последние остатки вины за то, что он собирался совершить, покинули его.
Его отец не был волшебником, не был никаким злобным созданием, которое заслужило бы вечное заточение в ткани Полотна. Вар был торговцем, может быть, слишком алчным, но его приговор был слишком суров. Джонатан не видел никакого вреда в том, что он собирался сделать. Ему казалось, что Полотно вряд ли обратит внимание на отсутствие одной, столь незначительной души, какой, без сомнения, была душа Вара.
Большую часть дня Жон отдыхал. За ужином он внезапно поднялся и сообщил остальным, что его снова знобит от холода и что боль в ногах, которая беспокоила его в первые дни после неудачной вылазки за стены, вернулась. Он рано лег спать, притворившись, что выпил снадобье Лео, однако он выплюнул его, как только добрался до своей комнаты. Некоторое время спустя, когда Гектор поднялся проведать юношу, он удачно разыграл наркотическое опьянение, но еще не спал, и Гектор не стал запирать дверь. Еще позднее, когда Гектор снова зашел к нему, он увидел на кровати что-то закутанное в одеяло, и ему показалось, что это Джонатан наконец заснул. Тогда Гектор запер дверь его комнаты и пошел дальше по своим делам.
В это время Джонатан уже спускался по скрытым в стене ступенькам. Когда Стражи собрались перед часовней и зазвучали первые слова вечерних заклинаний, юноша скользнул в тоннель и остановился только тогда, когда до отверстия, проделанного им в полу часовни, оставалось меньше фута.
Казалось, тоннель дышал. В нем ощущалось легкое движение воздуха то в одну, то в другую сторону, словно какое-то огромное существо, засевшее наверху в часовне, вдыхало и выдыхало воздух через него. Самый воздух казался живым, осязаемым, то влажным и теплым, то прохладным. При вдохе в тоннель проникал свежий и морозный зимний воздух, при выдохе ноздри Жона улавливали запахи заплесневелой тьмы и разложения.
