Орландо Паис Фильо - Энгус: первый воин
Весь город окружали огромные, отлично выложенные стены, а внутри находилось множество разнообразных зданий, в том числе военных казарм. Имелось здесь и искусственное озеро для купания. Позже я узнал, что римляне выкопали его именно для этого, так как каждодневное купание входило в их обычаи.
Все здесь показалось мне еще более впечатляющим, чем в Кайр Гвенте. На пиру, данном в ту же ночь по случаю прибытия принцесс и их гостей, мне рассказали, что когда-то город был мощной римской крепостью, построенной по всем правилам военного искусства для того, чтобы здесь могли расположиться несколько легионов отборной императорской гвардии. Эти легионы должны были сдерживать натиск племени силуров — лучших на острове воинов в те далекие времена.
Смутные воспоминания об этих людях промелькнули в моем воображении. Ведь на каждом пиру истории о бравых силурах рассказывались постоянно со множеством всяческих подробностей. Все вспоминали, как трудно было римлянам сдерживать этих воинов, которые умели поразительно яростно атаковать и внезапно уходить. Вероятно, это был единственный способ бороться с дисциплинированными римлянами. В уме я рисовал себе колоссальные незабываемые сражения.
На следующее утро все было готово, и мы выехали на окраину города, на арену, которая тоже принадлежала когда-то римлянам. Горожанки спешили впереди нас, и я понял, что это событие интересовало всех. Невольно я стал нервничать, поскольку, честно говоря, не был готов ни к какому виду поединка.
Мы миновали казармы и скоро увидели перед собой круглые стены колосса, привлекавшего всеобщее внимание. Меня по-настоящему потрясло искусство великих римлян: я увидел в них нечто большее, чем просто завоевателей, сжигаемых неизменной жаждой новых побед, выстроивших ничего не объяснившую миру империю и отрицавших все, что не входило в их понимание.
Чем ближе подходили мы к главному входу, тем все более пугающей и впечатляющей представлялась мне арена. Войдя внутрь, я увидел, что вся она заполнена разноцветными знаменами, каждое из которых указывало на предпочтение его владельца. Арена была настолько огромна и вмещала так много народа, что, пожалуй, здесь могла бы расположиться и половина армии Айвара.
Поединки уже начались. В первом сошлись три воина против трех, причем одна партия имела овальные щиты, а другая — круглые. Все дрались мечами и дрались очень хорошо. Круглые щиты, в конце концов, выиграли и были встречены ревом восторга, сопровождаемым ворохами лепестков, брошенных в небо женщинами.
Потом на арену вышли еще две партии тяжеловооруженных воинов, с копьями и в кожаных с бронзовыми нагрудниками одеждах; плечи их покрывали свисавшие кольчужные подшлемники. Одна партия остановилась в некотором отдалении от другой, и эту дистанцию они выдерживали постоянно, метая копья словно из-за барьера. Наконец один из них поразил противника, который упал и был унесен. Впрочем, если копье противника лишь задевало воина, он все равно выбывал из игры, хотя и получал под конец свою долю аплодисментов. Поединок закончился тремя против пятерых.
Потом последовали соревнования с пиками на лошадях — зрелище, никогда доселе мной не виденное, поскольку пиками поражалась двигающаяся мишень, которую на всем скаку тянула четверка лошадей. Ко всеобщему удивлению этот поединок выиграли воительницы принцесс, посрамив своих противников-мужчин.
Потом верховые воины начали сражаться на мечах, и здесь проигравшим считался упавший с седла. В этой игре фаворит принцессы, которого, как оказалось, звали Идвал, выказывал удивительную непобедимость, и тогда я понял, что скрывалось за его словами «определить победителей». Безусловно, именно он был героем праздника. Он выглядел как новый император старого римского поселения. И лошадь у него оказалась прекрасная, и больше всего восхищалась им будущая жена, принцесса Гвенора. В конце концов на поле остался он один.
Поединки заняли весь день, и под вечер Идвал галопом проскакал вокруг всей арены как триумфатор, остановился перед Гвенорой и протянул ей меч. Она благоговейно поцеловала его кончик, не стесняясь выказать свое восхищение и обожание.
— А теперь главное! — вдруг крикнул он прямо из середины поля. — Сегодня среди нас находится норманн, гость принцессы Гвинет, и я имею честь вызвать его на последний решающий поединок! Этот человек, — он указал на меня мечом, — утверждает, что норманны неуязвимы, как на небе, так и на земле, — так пришла пора ему доказать свое утверждение перед настоящими бретонцами!
Итак, вызов был сделан. И ко мне подошли, чтобы приготовить меня для битвы. На меня надели перчатки и кожаную куртку с железным нагрудником и железным оплечьем, потом — шлем, а в руки дали тяжелый овальный щит белого цвета, выточенный из цельного дерева с изображением красного дракона. Идвал тоже взял щит, но красный, с изображением двух вепрей. От шлема он отказался, демонстрируя свое превосходство. Это вызвало новую бурю восторга, знамена так и реяли в воздухе.
Я сел на поданную мне лошадь, прозвучала труба — и мы помчались друг на друга. Первой атаки я избежал совсем просто — лишь низко наклонившись в седле — и это совершенно поразило меня. На мгновение я подумал, что просто более проворен, чем мой противник, но когда сделал круг, он уже снова несся на меня, и мой щит поглотил первый удар его меча. Затем и я предпринял атаку, и теперь уже мой меч был ловко отклонен щитом Идвала. Мне казалось, что меч мой легок, как перышко. Однако мой удар оказался воистину никудышным. Впрочем, я уже говорил, что меч — не мое коронное оружие. Я всю жизнь тренировался только с военным топором, и учителем моим был не кто иной, как сам Морской Волк, Хладнокровный. «Бедный я, несчастный, — подумал я… — Как это противно. Проклятый фаворит выбрал меня как представителя всего моего народа, но сделал это нечестно, во всяком случае не вовремя».
В следующий момент Идвал снова обрушился на меня, и на этот раз мой щит мгновенно раскололся надвое. Казалось, само время замедлило свое течение. Как во сне, я слышал эхо его смеха и видел одобрительное выражение на лице Гвеноры и испуганное — Гвинет. Толпа взорвалась от восторга, хотя этого-то я в тот момент и не слышал. Я оглянулся, ибо, как мне казалось, пришла пора мне покинуть сей мир. Я едва успел покрепче ухватиться за рукоять и защититься мечом, как щитом. Таким образом мне удалось отразить еще один удар, но от силы удара противника собственный меч задел мне лицо и рассек бровь, отчего лицо залило кровью. Еще удар, еще — но я снова выстоял. Затем последовал очередной, гораздо более сильный удар, после которого я грохнулся с лошади. В глазах у меня потемнело, и я, как ни старался, не мог нашарить меча. И тогда Идвал наехал на меня конем. Он толкнул меня широкой грудью, окончательно опрокинул, и, упав, я почувствовал на своей руке тяжелое копыто, отчего рука хрустнула и сломалась. Очень просто, как сухая ветка в лесу. Боль была невыносимой, а Идвал уже приготовился для последней атаки. Но тут раздалось предупреждение герольда, что это не настоящий поединок, а турнир.
