Лили Сэйнткроу (Сент-Кроу) - Ревность (ЛП)
Но моя мама посмотрела вверх на разрушенную крышу часовни. Ее тон стал мягким и отдаленным, как будто она даже не помнила, что он был здесь с ней.
— Я имею в виду именно это. Я хочу пойти домой.
— Ты уже дома, — он отклонил ее этими тремя словами, и почему он смотрел так на нее? Это было почти неприлично.
— Она ненавидит меня, — она быстро сгримасничала в сторону. — Ты не получишь это, Крис.
Он выпрямился. Ступил на самый край тени от стены. Гнев потрескивал вокруг него. Но его лицо не изменилось, и его тон был таким же.
— Ее ненависть ничего не означает.
— Ты тренируешь меня здесь, чтобы она не смогла ничего увидеть. Потому что ты ее возлюбленный.
— Я не ее возлюбленный. Хотя для нее очень полезно так думать. Первое положение, Элизабет.
Если он хотел заполучить ее внимание, он этого добился. Она неодобрительно посмотрела на него, и я вспомнила, как она обычно выглядела, когда что-то шло не так. Когда она улыбалась, мир освещался, но когда она выглядела серьезной, почти мрачной, ее красота была более суровой. Она беспокойно переместила свой вес.
— Как ты можешь быть таким равнодушным?
Кристоф сложил руки.
— Первое положение, Элизабет.
— Девчонки сходят с ума по тебе, молодняк.
На этот раз Кристоф выглядел озадаченным.
— Молодняк?
— Боже, ты такой болван. Она думает, что ты лиса, — моя мама засмеялась, и солнечный свет стал ярче. — И это правда, не так ли? Рейнард.
Последовала длинная пауза, пока он смотрел на неё. Она взмахнула малайкой, но без энтузиазма.
Наконец он отступил в тень.
— Это серьезное дело. У тебя есть дар для этого, и...
— Забудь, — она опустила оба деревянных меча с грохотом и спрыгнула с каменного блока одним скоординированным движением. — Каждый день одно и то же. Почему вместо этого ты просто не уйдешь играть с Анной? Я устала от всех этих игр.
— Это не игра. Это смертельно серьезно, и чем скорее ты...
— Пока, — она махнула рукой через плечо, когда последовала дальше от меня. Мое сердце внутри ребер раздулось до размера баскетбольного меча, и взрыв того напряжения прошел через всю картину.
НЕТ! Я хотела кричать, но не смогла заставить губы раскрыться. Гудение прошло сквозь меня. Я оттолкнула его. Я хочу увидеть!
Напряжение пролетело, как снег. Расчистилось достаточно для меня, чтобы увидеть Кристофа, его рука обвилась вокруг маминого запястья, когда она отстранилась от него. Она скрутила его большой палец, чтобы разорвать хватку; он поймал ее плечи второй рукой. Она снова вырвалась, ее волосы летали, и когда ее рот открылся, стала видна пара изящных клыков, она что-то кричала.
Она ударила его. Звук был похож на винтовочную затрещину, гудя и размываясь. Они стояли друг против друга, мамина грудь с трудом опускалась и ее глаза наполнились слезами, как если бы он ударил ее.
Кристоф улыбался. Это была широкая, яркая, солнечная усмешка, как если бы его только что поцеловали. На его бледной щеке, ярко вспыхивая, появился отпечаток руки.
— Сделай это снова, — сказал он тихо. — Вперед, Бет. Я позволю тебе.
Ее губы двигались, но я не слышала, что она говорила. Потому что напряжение усилилось, выливаясь, как река белых перьев, и гудение превратилось в рев, грохочущий сквозь меня, булавки и иголки превратились в ножи и мечи. Шнур, туго удерживавший меня на месте, лопнул, и я...
* * *
... упала со стуком, когда Пепел выл и царапал у двери. Он издавал шум, похожий на трущиеся друг о друга камни, рычание усилилось и стихло, когда замерцали его узкие ребра. Он отошел назад, скребя когтями, и бросился к двери.
Я села, зажимая синяк на плече, на кровать. Потерла его.
— Ау. Ой, — я яростно моргнула.
Пепел обернулся. Рычание постепенно усилилось, и я замерла.
Он смотрел на меня, его глаза — оранжевые лампочки. Затем он сознательно сделал два шага назад, заполняя собой угол позади двери. Он поднял лапу.
Во рту у меня пересохло, в глазах — песок, и внезапно я очень сильно захотела в туалет. Я не подумала об этом, когда мне в голову пришла эта замечательная идея, и я ни за что в жизни не пошла бы в металлический туалет, расположенный в углу.
Плюс, я ненавидела спать в одежде. Она всегда везде жмет, когда вы просыпаетесь.
Лапа Пепла ткнула вперед, и он указал своими когтями на меня. Затем, очень медленно, он указал на дверь. Все еще рыча, он поднял губу, и свет упал на зубы цвета слоновой кости.
Я почти подавилась, схватилась за полку-кровать и поднялась на ноги. Я напряглась. Сработали мои внутренние часы, но я думала, что рассвет еще не наступил.
Пепел указал на меня, на дверь. Под ревом послышался любознательный, умоляющий звук, который в конце повысился. Это было вне моего понимания, как он мог издавать два звука одновременно.
— Заткнись! — сказала я резко.
Он заткнулся.
Мы смотрели друг на друга. Он сгорбился, его голова поднялась, и я почувствовала вкус гнилых, восковых апельсинов. Они затопили мой язык, щекоча заднюю часть горла, и я знала, что происходило что-то плохое.
Из глубин горла Пепла исходил мягкий звук. Он сгорбился даже еще больше, так, как собака горбиться, когда ей нужно выйти на улицу ночью, но думает, что вы будете кричать на нее, если она будет слишком громко просить. Я хотела избавиться от вкуса плевками, но это мало чем помогло бы.
— Хорошо, — прошептала я, — хорошо, — я достала ключ неуклюжими пальцами. Опять застыла, когда он двинулся.
Сломленный оборотень пошел совершенно тихо и присел лицом к двери.
Шаги, которые я не должна была слышать, исходили сверху тихой Главной Школы. Дар дрожал внутри головы, в ясной ночи отчетливо слышалась каждая поступь.
Они ошибались, приземляясь слишком тяжело или слишком легко. Я знала — дар положил информацию в мой мозг — что это были вампиры.
И если они были здесь, то намеревались сделать что-то плохое.
Глава 21
Я тихонько пересекла каменный пол на онемевших ногах. Если они доберутся до двери прежде, чем я смогу открыть ее, меня поймают здесь, я не смогу убежать. И Пепел...
Я потела так сильно, что ключ почти выскользнул из пальцев. Я всунула его в замок со скрипучим, металлическим звуком, и шаги остановились. Я не могла сказать, как далеко они были, но сознание опасности заставило мои ладони потеть, а глухой стук сердцебиения слился, как крылья колибри.
О, дерьмо!
Пепел бесшумно скользнул вперед и напрягся. Его мех терся о джинсы. Совершенно неуместный смешок подполз к горлу, погружаясь в ужасный, резкий, цитрусовый привкус. Я собиралась выпустить на ночь оборотня. Это как выпустить кота, только без царапин.
