Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти
А передать-то ее кому?
Ау, Эдмунд, ты бы мне не о времени, ты бы мне о человеке хоть что-нибудь поведал.
Просьбу мертвеца, особенно если это король, да еще такой король, как Эдмунд Доаделлин, ясное дело, необходимо выполнить, вот только как?
Ох, уж эти мертвые! Нет бы прямо сказать, что, кому, как и когда! Может, им, конечно, и кажется, что все понятней понятного, с их посмертной мудростью трудно, наверное, опуститься до обычного сознания и сообразить, что тут такого может быть загадочного, сказано же: передай и все, а уж кому там передать, и вовсе говорить не стоит, ясно же, кому, другого кандидата просто нет и быть не может, вот только как же быть живым, оные наказы получившим, а посмертной мудростью в силу некоторых причин все еще не обладающим?
Якш вздохнул.
Ох, уж эти, с позволения сказать, покойнички! Один на вопрос, как на скрипке играть научиться, отвечает: «Тележку толкай!», другой просто бросает: «Передай ее!» и уходит, а дальше сам догадывайся.
Одно, по крайней мере, и в самом деле ясно — кому бы ни было нужно передать секиру, во всяком случае, не этим господам историкусам. Она и без того у них сколько лет провалялась. Им даже говорить ничего нельзя. Эдмунд не велел. Стоило только рот открыть — он так за руки взялся, что рот сам собой захлопнулся. Он хоть и не сказал ничего, но и без того ясно. Когда такие, как Эдмунд, чего-либо хотят или, наоборот, не хотят, им необязательно сообщать это окружающим. Те и без того угадывают высочайшую волю. Потому что она есть, эта воля. Якш и сам так умеет. Умел. Больше не умеет, потому что — зачем? К чему бродячему кузнецу и ремесленнику такие бесполезные навыки? Но он ничего не забыл и получше многих способен ощутить могучий посыл чужой воли.
Было б чего так орать, Доаделлин… я ж не глухой. Отнесу твою железяку, отнесу. Не трудно ведь. И передам, само собой, мне она все едино несподручна, а коль понадобится — сам себе скую, не хуже этой. Знать бы еще, куда нести да кому передавать. Вот это ты зря не сказал. Может, еще скажешь? Ладно. С этим успеется. А пока… да, это, наверное, и есть самое смешное.
Тебе смешно, Эдмунд?
Обернись, я хочу почувствовать твою улыбку!
Потому что придется, видать, бывшему владыке сделаться вором и разбойником. Придется, потому, как если он прямо сейчас, как того потребовал Эдмунд, унесет его секиру подальше от этих канделябров от науки и масляных ламп знания, выйдет, что он ее украл. Все будет выглядеть так, будто он честных людей ограбил.
А что делать, господа? Что делать?
Дожидаться хозяина коллекции? Пытаться что-то ему объяснить? Ну хорошо, допустим даже, что он и в самом деле поверит в то, чья это секира, допустим. И что с того? Почему он должен вручить ее неизвестно откуда взявшемуся коротышке, который собирается ее кому-то передать, вот только кому, сам пока не знает? А потом, если бы Эдмунд хотел именно этого, он бы сам маркизу и явился. Вот только он почему-то этого не сделал.
Так что же делать, господа? Что делать?
Вот-вот. Именно это. Брать секиру и уносить ее, а заодно и ноги.
Когда что-то делаешь, получай от этого удовольствие.
— Уважаемые господа историкусы, прошу обратить ваше просвещенное внимание на потолок, — очень значительным тоном проговорил Якш.
— Что? Что такое, коллега?! — в один голос удивились двое историкусов, а третий с безмолвным вопросом в глазах уставился на Якша.
— Там сидит одна весьма примечательная муха, — важно поведал Якш, повернулся и неторопливо зашагал к выходу, оставив ученое собрание в полнейшем недоумении. Один таращился на потолок, двое глядели Якшу в спину.
— Не знаете, куда он пошел, коллеги? — долетело до Якша, и он захлопнул за собой тяжелую дверь.
— Он же ушел с секирой! — вдруг спохватился кто-то.
— А, собственно, зачем? — вопросил другой.
— Осторожно, пиво не разлейте! — воскликнул третий.
— Он унес ее! — наконец вскричал самый сообразительный.
— Быть не может! — усомнился кто-то. — Такой почтенный…
Но Якш уже спускался по узкой винтовой лестнице замка.
«А все же хорошо, что хозяина нет дома!»
В воротах Якш попросту объяснил бдительному стражнику, что вот-де носил вашим историкусам секирку на погляд, продать хотел, да вот — не вышло, нехороша, говорят, секирка для маркизовой коллекции, работа, говорят, не та, у него все больше гномское оружие, а тут наше, человеческое…
— Не сошлись… — вздохнул хитрый Якш, разводя руками, и задохнулся, услышав ответную реплику стража:
— Дураки, — буркнул стражник. — Хороша секира. Сколько просишь?
«Надо же было так глупо попасться! — мелькнуло у Якша. — С минуты на минуту выскочат вопящие историкусы, а я тут стой с этим, торгуйся! Цен местных не знаю, продавать нельзя — ну и положение!» И тут его осенило.
— Два-три-пять-семь-надцать монет! — неразборчиво шепнул он, наклонясь к самому уху стража и косясь на дверь, из-за которой вот-вот появятся его обличители. — Бери, не прогадаешь!
— Всего-то? — услышавший что-то свое, поразился стражник. — И эти скряги пожадничали? Да у меня при себе столько найдется. Собирался обновку жене купить. Ну да подождет обновка. Куплю твою секиру да подарю сюзерену, пусть тогда эти жадюги университетские локти себе кусают!
Он ловко достал из привязного кошеля горсть монет и остановился.
— Да ты никак шутишь! — воскликнул он. — Не может такая вещь столько стоить! Или она краденая? — Взгляд его посуровел.
«В самую точку, — подумал Якш. — Краденая. Причем только что».
— Ну что ты, какая краденая! — возмущенно всплеснул руками бывший, владыка всех гномов. — Просто деньги нужны. Поиздержался я, вот и отдаю задешево.
— Ну… ладно. Давай, — недовольно буркнул стражник, протягивая горсть монет.
Якш словно бы ненароком задел его по руке обухом секиры, рассыпав монеты.
— Ах ты, раззява! — буркнул стражник, нагибаясь.
Якш тут же ухватил его за шкирку, крутанул, поддал коленом под зад, и стражник влетел в охраняемые им ворота.
Навстречу ему отворилась дверь, и выбежавшие историкусы в три голоса завопили:
— Держи его! Держи! Он секиру унес!
Тогда-то Якш и припустил во весь дух.
Он бежал, хохоча во все горло и размахивая секирой. Более нелепого происшествия он и представить себе не мог. Он, бывший владыка всех гномов, властитель подземного царства, украл секиру и теперь спасается бегством от стражи. В жизни он еще так не развлекался.
Это было так весело. Так не похоже на все, что с ним до этого было. Вот именно — было. Не случалось. Никогда не случалось, а лишь только было.
А теперь с ним ничего уже не будет, но зато столько всего еще может случиться. Это так здорово, когда случается.
