Александр Прозоров - Золото мертвых
– Все, достаточно! – умоляюще вскинул руки Андрей. – Какой путь самый короткий?
– Отсюда через Талицкий проток и Быковское русло[28 – Сейчас эти пути одолимы только на лодках и байдарках. Талицкий проход пересох полиостью – но сохранил следы дноуглубительных работ.].
– Туда и правь. Снадобье все съели? Вот и хорошо. Пахом, броню доставай. Всем поддоспешники, кольчуги или колонтари надеть, а сверху – рубахи атласные. Богачи мы или нет? Возле себя бердыши положите, ближе к борту, чтобы снаружи с высокого берега не заметили. Риус, щит приготовь – деда, коли что, от стрел закрывать. Что еще?.. Пахом, пищали тоже под борт положи, по две с каждой стороны. А рядом по свече зажженной прилепи, чтобы фитиль быстро зажечь. Огонь высекать поздно будет. Давайте, други, облачайтесь.
Он первым скинул привычную ферязь, вместо нее натянул стеганный конским волосом и проволокой ватный поддоспешник, который все почему-то называли бумажным, зашнуровал его на плече, поверх него надел свою любимую ширококольчатую байдану, от тяжести которой успел отвыкнуть за минувшие месяцы без тренировок и походов. На кольчугу кинул куяк – овчинную безрукавку, поверх которой нашиты рядами, как рыбья чешуя, небольшие стальные пластинки, зашнуровал уже на боку. Пахом принес синюю шелковую рубаху ниже колен, надев которую князь Сакульский стал похож на былинного богатыря: с могучей, высоко вздымающейся грудью, с пугающе широкими плечами, между которыми неестественно глубоко тонула голова.
– Настороже будьте, – подождав, пока все оденутся, предупредил князь. – Тати в любой миг налететь могут. По слухам, на двух плоскодонных чалах они плавают. Но кто знает, все могло и измениться. Коли какое судно приближается, заранее его вражеским считайте. Увидите луки, просто клинки обнаженные – сразу наклоняйтесь, бердыши поднимайте, да и рубите с Богом всех, кто на палубу полезет. Ясно? Ну, и свечи случайно не опрокиньте. Нам только пожара не хватает.
Пахом не просто приклеил свечи к борту на воск, но и надел на них «стаканчики» из тонко распущенной доски. От ветра это спасало, но коли кто заденет – щепа не хуже бумаги полыхнет.
Началось томительное ожидание. Под тяжелой броней, а особенно под жаркими войлочными и ватными поддоспешниками люди обливались потом. Хмель, не успевший за день выветриться, медленно выпирался изо всех пор, и люди потихоньку совели, начиная клевать носом. Андрей надеялся лишь на то, что так близко от крепости бандиты шалить все же не станут и нападут завтра или послезавтра, возле своих излюбленных Медвежьего и Михайлова озер. Но даже к этому, лучшему варианту следовало подготовиться заранее:
– Пахом, Звияга! Ступайте под носовую надстройку, в тень, да спать ложитесь. Ночью сторожить вас поставлю – так чтобы носом не клевали. Трифон, а ты за свечами присматривай. Коли догорать станут, смени.
Разлив Вуоксы за Корелой был не столь уж и велик – всего верст тридцать до противоположного берега. При попутном ветре за два часа проскочить можно. Но ветер дул встречный, и Лучемиру приходилось постоянно вилять, что увеличивало путь раза в два, да и скорость всего под одним, малым, парусом была не самой высокой. Поэтому ночевать путникам пришлось на воде, в виду берега, верстах в трех от протоки. Рискованно, конечно, но тихой летней ночью все звуки разносятся далеко, видимость во все стороны в лунном свете – с версту, а потому князь надеялся, что незаметно подкрасться к ушкую никто не сможет…
– Может, причалить, костер развести, репу запечь?
Громогласное предложение Лучемира вырвало Зверева из пут вязкого сна, в котором он с кем-то боролся, боролся, боролся… И ничего не менялось.
– Лучше бы искупаться, – зевнул он. – Да раздеваться долго. Пахом, а ну окати меня бадьей из-за борта!
Пример Андрея оказался заразительным. Вместо завтрака холопы но очереди приняли холодный душ прямо в доспехах, взбодрились, выбрали якорь.
– Ну, чего молчишь, Лучемир?
– Бестолковая ныне молодежь растет, никакого к старшим уважения, – посетовал кормчий. – Чего таращитесь? Носовой вверх тяните! – Ушкуй дрогнул, медленно пополз по подернутой мелкой рябью воде. – Ничего, вы у меня ныне веслами намашетесь.
Под слабым ветерком судно ползло к протоке добрый час, после чего пришлось передний парус опустить и выпростать наружу весла.
Талицкий проход имел ширину сажен сорок, местами сужаясь вовсе до шести. Ушкуй медленно проползал через узости, цепляя веслами каменистые берега, что возвышались над головами путников на высоту еще двух-трех этажей над надстройками судна. Андрей в такие моменты скрипел зубами, стискивал рукоять сабли и постоянно крутил головой. Ему казалось, что лучшего места для нападения нет: команда на веслах сидит, занята, судну ни вправо, ни влево не отвернуть. Прыгай сверху да руби всех, пока сопротивляться не способны.
Между тем узкие протоки сменялись разливами, те, в свою очередь, новыми узостями, но ничего не случалось. В одном из разливов они разминулись с новгородской ладьей. Князь насторожился, подступил к свече, что горела у левого борта, – но купцы лишь помахали приветственно руками да приняли дальше к противоположному берегу.
Полторы версты пути, два часа работы веслами – и путники были вознаграждены разливом в половину-версты шириной. Гребцы облегченно отвалились к бортам, остальные корабельщики вытянули к вершине мачты косой парус. Спустя пару верст берега разошлись еще шире: Талицкий проход сливался с треугольным озером, в центре которого красовался Бычий камень – крохотный островок, давший название всему этому руслу Вуоксы. Лучемир повернул вдоль берега налево. Парус заполоскался, но все же поймал какой-то ветерок и продолжил тянуть судно. Впереди, за вековыми соснами, показались сизые дымки.
– А это что? – опять заподозрил неладное князь.
– Бычья узость, – отозвался старый кормчий. – Тут промеж двух камней вся Вуокса, почитай, несется. Ни на парусе, ни на веслах ни за что не пройти, – и продолжил невозмутимо править против течения к острой вершине водяного треугольника.
Сопротивление движению и вправду нарастало с каждой саженью. Вскоре гребцам пришлось сесть на весла, а уже через несколько минут – хорошенько на них налечь. Берега сходились все ближе, до отдельных камней, лишенных растительности, оставалось уже всего пять саженей.
– Якорь отдавай! – закричал Лучемир.
– Чего?
– Якорь отдавай! Оглохли все, что ли?
Косой Васька сообразил первым, забежал на нос, кинул за борт тяжелую бронзовую «кошку», выбрал слабину и замотал канат на выпирающий бык.
– Все, убирай весла! И парус опускай.
