Александр Гарин - Игры Предвечных
Хватка Лея совсем ослабела. Предвечный опустил голову. Лия, что долгое время вглядывалась в лицо смертного с неослабевавшей надеждой, сникла. Ее прекрасное лицо исказило отчаяние.
Альвах ощутил это отчаяние даже сквозь двойную защиту ее заточения. Несмотря на туманившую, терзавшую разум дикую муку, он по-прежнему помнил все, что было сказано. И понимал, что держит в руках надежду целого мира - своего мира. Он никогда не мыслил себя вершителем судеб стольких людей, хотя в далеких, забытых юношеских мечтах грезил о том, чтобы сделать что-то великое и полезное для всех. И теперь, когда появилась в этом необходимость...
Разум Альваха отрешился. Внезапно он вновь явственно увидел себя в женском теле, прекрасном теле прекрасной принцессы Марики. Марика сидела на мягким тюфяке супружеского ложа в полутемной комнате, которую освещал только горевший очаг. Возле очага в своем излюбленном кресле была Ираика, которая держала на коленях тяжелый том геттских сказок. Подле нее устроились дети - двое близнецов, продолжателей рода Дагеддидов. Их старший брат, темноволосый Хэвейд, сидел подле матери, прижавшись к ее теплому боку. Рука принцессы Марики обнимала его за плечо.
Ираика подняла голову. Взгляд ее синих лучистых глаз выражал заботу и тепло.
- Ты, должно быть, устала, сестра, - слышала Марика сквозь множество минувших дней. - Ты бледна. Отдохни...
Теплое тело под ее рукой вздрогнуло. Сын тоже смотрел на принцессу, и в его глазах была тревога - тревога за мать.
За мать...
Альвах еще не отошел от этого воспоминания, а перед его взором уже мелькали другие - беззащитные, розовые тельца детей в неумелых руках матери, их бестолковые младенческие улыбки, первые неуклюжие шаги и - радостное лицо Седрика, что часами возился со своим выстраданным потомством в их королевских покоях, мешая жене заниматься с книгами. Потом - сосредоточенное, полное отчаянной решимости лицо маленького Хэвейда, впервые в жизни под присмотром отца и присутствовавшей здесь же матери взявшего в руки меч, конные прогулки молодых принцев в сопровождении родителей, семейные вечера с участием Генриха, Ираики и старого короля, забота старшей принцессы о своей извечно угрюмой "сестре", оружейные забавы с де-принцем Генрихом, искренне изумлявшимся искусности Марики и ее владению мечом и щитом, и даже неуемная, раздражавшая забота Седрика, что укрывал плечи теплолюбивой жены снятым с себя плащом или без нужды, но с искренним желанием помочь подсаживал ее в седло. Чем больше таких воспоминаний проносилось сквозь память романа, тем сильнее в его разум стучалась неприятная, но справедливая мысль - принцессу Марику любили. Ее любили искренно и сильно - ее королевская семья, дети, обожавшие мать, супруг, терявший голову рядом с ней и все велльские подданные. Инквизитора Альваха любила только едва знавшая его девочка Бьенка, любила чисто, но недолго. Альвах всегда был один - и среди легионеров, и с охотниками за нечистью, и даже в служении Храму он по-прежнему был один. Извечное одиночество не уходило на чужих пирах, куда его приглашали волей случая, ни при исполнении страшной и неприятной работы, ни в объятиях хотя бы одной из его многочисленных женщин...
Осознание того, что теперь он - снова один, а все прошлое - семья принцессы Марики, ее дети, королевский покой, где при непротивлении Седрика было устроено все по вкусу его жены, вечера в обществе доброй, заботливой Ираики, охота в компании принца Генриха, неспешные беседы с Хэвейдом, весь привычный уклад жизни, остались в прошлом, внезапно вызвал в существе Альваха приступ острой тоски. Ему страстно захотелось обратно - туда, где были живы его дети, где можно было чувствовать заботу и любовь, тепло и нужность. Где принцесса Марика была нужна ее семье, а в жизни было больше смысла, чем просто гоняться за нечистью в велльских лесах, а после спускать с таким трудом доставшееся жалование разгульным девкам... Все существо Инквизитора рванулось назад - в прошлое, которого уже было не вернуть, и которое он преступно не ценил...
Покалывания на коже со стороны Лея сделались нестерпимыми. И одновременно с тем рука Альваха, которой он продолжал упираться в тьму, что окутывала Лию, внезапно провалилась в нее по самую ладонь. Уже ничего не видя и не понимая, роман в бессознательности крепко ухватился за почти выпустившего его Светлого Лея. И - ощутил, как с другой стороны его руку стиснули тонкие, оказавшиеся нежданно горячими женские пальцы...
***
... Альвах открыл глаза. Первым, что он увидел, было склоненное над ним прекрасное лицо Предвечной. Руки Темной Лии бережно оглаживали лицо, убирая в сторону завитки волос. Приподняв голову с ее колен, Альвах увидел и Светлого Лея, который стоял подле них со скрещенными на груди руками.
- С пробуждением, герой.
Альвах осмотрелся. Он и Предвечные по-прежнему находились в сиянии сферы. Однако грязноватое свечение клеток вокруг Отца и Матери сущего исчезли. Смертному припомнилось, что за мгновение до того, как сознание накрыла чернота, а руки Лея и Лии соединились перед самыми его глазами, за спинами обоих вспыхнули огромные огненные крылья. Но ни крыльев, ни защитных мерцаний вокруг Предвечных, сквозь которые ему удалось пробиться с таким трудом, теперь видно не было.
Лей протянул руку. Роман с некоторой опаской взялся за нее, поднимаясь на ноги. Однако ничего сходного с прежним пожатием, что едва не испепелило смертного в прошлый раз, он не ощутил. Рука Светлого была обычной теплой человеческой рукой.
- У нас получилось, - полуспрашивая, полуутверждая, проговорил Альвах. Лия поднялась тоже изящным движением. Она и ее брат взяли друг друга за руки, словно супруги перед алтарем.
- Многие сотни лет... быть так близко и так далеко... - Темная Лия улыбнулась, прикладываясь головой к мужскому плечу. - Мы были разделены и с нами - весь мир. Но теперь...
- Получилось, - Лей на миг коснулся губами волос супруги, однако лик его оставался жестким. - Но еще ничего не кончено. Хаос по-прежнему рвется в наш дом. Его приспешники уже заморочили головы целому народу и поразили каменной чумой всех мужей в моих землях. Нужно положить этому конец.
Альвах кивнул, скашивая глаза к краю сферы, где должно было лежать его женское тело. Сам себе не признаваясь, он втайне надеялся на то, что оно изменилось. Но надежды его были пустыми. Бессознательное тело принцессы Марики действительно было по-прежнему распростерто у самой границы сияния. Однако сторожившие его слуги хаоса исчезли. На том месте, где ранее перетаптывались горгона и ее прислужники, высились невеликие холмики серой пыли.
