Макс Далин - Убить некроманта
Но как-то после очень тягомотного дня мне приснился яркий сон.
Как будто я в каком-то странном месте вроде подземелья. Но в нем сад. Мрачный, полутемный, и над деревьями, вижу, вроде бы, каменный свод. И по этому саду верхом на белом крылатом коне ко мне едет Магдала, а рядом Нарцисс ведет коня за узду. И они, кажется, живые, но усталые, бледные — и на меня смотрят грустно.
Я хочу идти, даже бежать к ним, но откуда-то сверху падает какая-то шипастая решетка. И мы через эту решетку просовываем руки — но никак почему-то друг до друга не дотронуться.
Тогда я говорю:
— Какого демона они меня к вам не пускают?! Я что, зря травился, что ли?
А Магдала отвечает, и насмешливо, и печально:
— Мы не в равном положении. Нас с Нарциссом убили, а ты, Дольф, струсил и сбежал. Все бросил на произвол судьбы. Отдал Междугорье таким, как Ричард. Поэтому мы увиделись только на минутку.
Я говорю:
— Как же так?
Нарцисс, вроде бы, плачет, а Магдала горько усмехается. И около нас появляются какие-то тени с крыльями. И над друзьями моими открывается что-то вроде светящейся лестницы вверх, за этот свод, в лучезарные небеса, а у меня под ногами разверзается какая-то огненная пропасть — и я туда лечу…
Проснулся я в поту и в слезах, зато — с прекрасно работающей головой. И всякие бредовые мысли насчет посчитаться с жизнью меня больше никогда не посещали.
Было стыдно перед памятью Магдалы.
К середине лета большой судебный процесс закончился.
Всю милую троицу заговорщиков я приговорил к четвертованию с конфискацией в пользу казны. Сразу стал впятеро богаче. Их челядь, всех, кто имел хоть маломальское отношение к этой истории — приказал повесить. Знахарку Брунгильду святые отцы и без меня сожгли как ведьму и отравительницу.
Эмму я пощадил ради чучельника. Жак был мне нужен и работал с принципиальными вещами. Мне не хотелось получить от него какой-нибудь трюк в отместку. Поэтому, когда он пришел у меня в ногах валяться, я его выслушал и успокоил, а Эмму потом приказал освободить и отослать к нему в дом. Но больше никогда не звал ее ко двору.
Ее дочку, в этой истории не замешанную, мне тем не менее рядом держать не хотелось. И я дал ее мужу чин капитана и отослал в один из дальних гарнизонов в качестве коменданта. Повышение, жалованье — но убрал из столицы.
А насчет высших придворных должностей решил, что увольнять с них надо только посредством эшафота.
Столичные жители посчитали, что у меня начинается паранойя. И что я перепугался за свою шкуру. Даже как-то странно, что я раньше не перепугался.
А я всего-навсего решил наконец хорошенько заняться порядком внутри страны. Мой сердечный друг Оскар отозвался об этом так: «Слава тебе, Господи, мальчик вырос».
Дурацкая история с отравителями стоила мне уймы времени и сил. А могла бы и жизни стоить. И мой преемник-узурпатор, кто бы он ни был, получил бы государство с более-менее налаженными денежными делами, только что выигравшее войну. И с наслаждением начал бы гадить там, где я расчистил. Ну уж нет!
У великолепного Бернарда должны быть подчиненные, подумал я. Старик это честно заработал. И то — я с его помощью узнаю все, что происходит во дворце и поблизости от дворца, а стоило сволочам-заговорщикам переместиться в загородный дом одного из них…
Не разорваться же Бернарду, в самом деле! И я занялся спиритизмом.
Нет, это действительно смешно. Дело призрака — стонать, рыдать и греметь цепями. Брать привидения на службу мне казалось идеей еще более хамской, чем создать лейб-гвардию из мертвецов. Я долго думал, как подойти к такому безумному проекту: с Оскаром посоветовался, с Бернардом. Завалил кабинет трактатами по спиритизму, к которому никогда не относился особенно всерьез. И в конце концов выработал план.
У меня было чем платить привидениям. Дар.
До самой зимы я занимался государственными делами днем, а по ночам вызывал духов. Я с наслаждением перепоручил бы подбор кадров кому-нибудь другому — тому же Бернарду, но для этого требовалась отработанная система. Вот ее я и пытался создать.
Меня не интересовали бедняжки, погибшие мученической смертью, и барышни, отошедшие в мир иной от неразделенной любви. Таких я отпускал сразу, стараясь открыть им по возможности дорогу к престолу Господню. С самоубийцами я беседовал: среди них попадался очень разный народ. Некоторые, считавшие, что с ними обошлись несправедливо, оставались у меня при дворе. Мне казалось, что я могу отчасти удовлетворить их оскорбленные чувства. Но больше всех меня интересовали духи, слетавшиеся не к блюдечку со стрелочкой или к столу, а к пентаграмме, обрызганной моей кровью. Вот где нашлись интересные личности. Убийцы, сутенеры, наемники, шпионы, насильники и воры, всякая сволочь, убитая в пьяных драках, вздернутая на виселицу, издохшая после порки кнутом, — такие типы, что по уму надо было открывать путь в преисподнюю и заталкивать их туда ногами.
Именно это я им и обещал.
Ребятки моментально понимали, с кем имеют дело. Я им не девочка, крутящая блюдечко с подружками и падающая в обморок, когда кто-нибудь из таких вот продиктует нехорошее слово с грамматической ошибкой. Эти поганые духи отлично чуяли, что некромант видит их насквозь. Они раболепствовали, как могли, — мои сапоги лизали бы, если бы у них была хоть мизерная материальность, дающая возможность совершить такие плотские действия.
Услышав о преисподней, они стонали, рыдали и гремели цепями самым трафаретным образом. Они отлично знали, как с ними там обойдутся, и умоляли меня гораздо эмоциональнее, чем своих судей при жизни. Еще бы — ведь тогда-то они надеялись сбежать от суда в небытие, хитрецы. А теперь были точно в курсе собственной участи и так убивались, что вчуже даже жалко становилось. Я давал им отрыдаться и делал предложение, от которого они не имели сил отказаться.
Я обещал им после моей смерти не ад, а чистилище. Умеренный срок общего режима вместо бессрочной камеры пыток. Но они должны были отработать амнистию благими делами на государственной службе. Посмертно. Те Самые Силы не возражали против таких сделок.
Ни одна гадина не отказалась. Иногда, правда, личность была мне настолько омерзительна, что я сталкивал ее из инобытия в преисподнюю без разговоров — но это все-таки случалось не слишком часто. Я склонен думать, что любой твари можно дать шанс. И давал.
Смысл их работы во благо заключался в следующем. Они обязывались слушать и смотреть, периодически сообщая Бернарду о нарушениях закона, подлостях и изменах. Сообщения требовались четкие и честные. А Бернард уже докладывал мне — о принципиально важных делах.
