Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – граф
Раздался хруст, один алмаз раскололся красиво и ровно, блистая отполированными внутренностями. Уэстефорд вскинул брови и подошел ближе. Я ударил еще несколько раз, раздробил на более мелкие фрагменты, все ссыпал в ступку и взялся за пестик. Уэстефорд смотрел на меня внимательно.
– Ты когда-нибудь раскалывал такие камни?
– Нет, конечно, – ответил я удивленно.
– А откуда ты знал? Я, к примеру, тратил столько сил…
Я ухмыльнулся:
– Это потому, ваша милость, что вам не приходилось дрова колоть. Вы бы знали, что надо колоть вдоль волокон, а не поперек! А если сучок попадется, то и там надо знать, как обойти… У вас эти камни без сучков?
Он все еще смотрел на меня с удивлением, но на лице проступила досада, что сам не додумался до такой простой вещи.
– Ладно, – сказал он наконец, – закончишь перетирать в пыль – возьмешься за эту кору. Она уже высушена. Не смотри, что слизь, это не слизь.
Он вернулся к книге, я мерно работал пестиком, взглядом обшаривал лабораторию. Кристалл Огня тут не спрятан, понятно, однако какую-то наводку поискать стоит. В конце концов, и Кристалл – штука колдовская, и Уэстефорд знаток этих штук, пусть только теоретически. У леди Элинор не только все рычаги, но и все ключи к кладовочкам. Более того, только она сама знает, где у нее эти кладовочки и что в какой лежит.
Мой взгляд то и дело натыкался на зеркало напротив входа, не совсем разумно его там располагать, если оно простое: лучше поместить рядом с дверью, чтобы уже взявшийся за ручку окинул себя последним придирчивым взором, сделал умное лицо и с таким уже вышел. Но если зеркало не простое, то, конечно, там ему лучшее место: перед ним простор… на всякий случай, а вблизи должны быть наготове всякие багры, топоры и огнетушители.
Вообще, насколько помню, зеркал в замке леди Элинор я видел больше, чем во всех трех моих, вместе взятых, а также и в огромном замке-крепости Валленштейнов. Правда, здесь во столько же раз меньше оружия на стенах, а в замке герцога мечи и топоры занимают те места, где женщины повесили бы зеркала. Там оружие я видел иной раз в местах не совсем вроде бы и уместных.
Наверху раздался сухой треск. Я сообразил, что уже с полчаса слышу его, но не обращал внимания, занятый более важным, но треск постепенно усиливается, я наконец задрал голову, вытаращил глаза. Под сводом собралась небольшая темная туча с неприятным сизым оттенком перекаленной стали, сама туча раздутая, с отвисающим брюхом. Мелкие злые молнии иногда прорывают ткань, одна почти дотянулась до верхних полок с книгами. Уэстефорд ничего не замечает, торопливо читает вслух что-то певучее, сбивается и начинает снова и снова.
Я несколько раз порывался вставить слово, но нельзя прерывать старших, наконец поймал его взгляд и указал пальцем на потолок. Уэстефорд взглянул, поморщился, туча по его взмаху съежилась и пропала, а он сказал сварливо:
– Это так, побочное… Иногда возникает, когда много работаешь. Ничего, она не мешает.
– Это да, – согласился я, – побочные эффекты вроде загрязнения, озоновой дыры, потепления… Конечно, не мешает! С чего бы оно мешало? Вот через пару-другую сотен лет…
– Что будет?
– Чернослив, – сказал я со вздохом, – чернослив задушит. В смысле отходы промышленных предприятий.
Он не понял, но интересоваться не стал, мало ли что мелет дурковатая деревенщина, что пальцев на одной руке не сочтет, прислушался, вскрикнул:
– Работай, работай!.. Сюда идет леди Элинор!
Я задействовал запаховое зрение на треть мощности, но закашлялся, едва не потеряв сознание от едких запахов. Торопливо заглушил до нуля, успел подумать, что у старого колдуна есть что-то еще, помимо моих усиленных или обостренных чувств, я не такая уж и цаца, могу и прогореть на чем-нибудь, и тут дверь распахнулась, леди Элинор вошла быстро, властно, как и надлежит хозяйке, посетившей нерадивых работников.
Я засмотрелся на ее золотые волосы, что крупными локонами вольно ниспадают на спину и плечи, платье белое с той желтизной, что характерна для солнечного света, такой же желтый широкий пояс, небольшой платок вокруг шеи, не прячет ни удивительно грациозную шею, ни высокую грудь.
Она бросила на меня короткий взгляд, у меня сердце дрогнуло при виде ее дивных ярко-синих глаз, огромных и лучистых, но она тут же отвернулась и спросила Уэстефорда без всякого интереса:
– Ну и как этот… новый слуга… не сжег еще твои книги?
Колдун низко поклонился.
– Ваша милость. Ваша милость!.. Он, конечно, дурак, но не наш дурак, а дурак другой, своеобычный. Это ценно, потому что и в его дурости иногда блестят зерна мудрости. Он сам о них не подозревает, но они заметны нам, эти крупицы ищущим…
Она спросила уже с некоторым любопытством:
– Вот как? В чем же?
Он рассказал, как я умело расколол кристаллы невероятной прочности, она слушала внимательно, оглянулась. Я смущенно потупился и чуть было не шаркнул ножкой.
– В самом деле, – произнесла она удивленно, – вот так простой слуга, умеющий колоть дрова, может подсказать… Впрочем, я сама заметила, что свежий взгляд со стороны очень важен. Ты приготовил?
Он засуетился, снял с полки широкую металлическую чашу, плотно закрытую крышкой.
– Вот. Все готово!.. Вы зря беспокоились, я бы сам принес вечером.
– Мне нужно сейчас, – отрезала она, но голос звучал весело, осматривалась с удовольствием, чувствуя себя в родной стихии..
Уэстефорд, очень довольный, что у хозяйки хорошее настроение, оживленно размахивал руками, начал говорить тихо.
Она смеялась, запрокидывая голову, я сделал глупо-важное лицо и продолжал работать пестиком, словно от каждого моего движение зависят судьбы наций. Оба обернулись и с удовольствием смотрели, чувствуя свое полное превосходство. Леди Элинор сказала очень заботливо:
– Твой наставник говорит, что ты уже выучил целое слово!..
– Я уже и второе начинал, – сообщил я гордо. – Правда, тогда первое забываю… У меня память такая: до обеда плохая, зато после обеда, когда хорошо поем, еще хуже.
Они посмеялись снова, волшебница сказала старому колдуну:
– Да, с ним не соскучишься. Уже жалею, что тебе отдала.
Он воскликнул патетически:
– Ах, леди Элинор! Но разве мы оба не ваши?
– Мои, – согласилась она величественно. – Ну, готово?
– Вот, – сказал он. – В лучшем виде.
Она ушла с чашей, я восторженно таращил глаза на повелительницу замка, она заметила, я понял, ей польстил и такой вроде бы пустяк, я же единственный из мужчин в замке, кто откровенно восхищается ею, а не боится.
Под потолком снова послышался легкий треск. На этот раз я сразу вскинул голову, туча совсем крохотная, даже не туча, а темное облако, и молнии там еще не молнии, а крохотные электрические разряды, как если бы гладил кошку в темноте или расчесывал сухие и чистые волосы.
