Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту
— Можно. — Измененный плюхнулся на соседнее сиденье, от него пахло влажной шерстью и почему-то анисом. — Дорогу помнишь?
Я хмыкнула, развернула машину и вернулась на казавшуюся более знакомой, чем все остальные, улицу. Нечистое село, нешумная человеческая деревня, где пьяные мужики спят у магазина, бабки лузгают семечки на скамейке, а петухи и куры гуляют где хотят, потому что там каждую скотину по морде узнают. Здесь все по-другому.
Торговец повернул морду и, обмахнув пасть языком, уставился на меня звериными глазами.
— Что? — не выдержав, спросила я.
— Думаю, — ответил он высунув язык, — сейчас тебя попробовать или потом. Ты вкусно пахнешь кровью, слезами и болью.
— Прости, — я постаралась улыбнуться, — не для тебя готовили. Мне еще к Хозяину возвращаться.
В принципе я не врала, и он должен это почувствовать. Первый испуг прошел, а закономерный страх добычи перед хищником не спешил появляться, его место занял фатализм. Будет как будет, и нечего понапрасну переживать. Эта мысль не вызвала ни обиды, ни неприятия.
Впереди показались очертания круглой черной ямы, заполненной жидкой грязью. Дорога вела к черной луже мимо знакомого и по-прежнему бывшего в плачевном состоянии трио развалюх. Я подъехала ближе, заглушила двигатель и выключила фары, погружая это забытое даже нечистью место в первозданный мрак. Несколько минут глаза привыкали к темноте. Измененный не торопился.
Я открыла дверь и покинула ставший неуютным салон. Ледяной ветер тут же забрался под свитер. Слышались странные шорохи, движения еще более темных, чем окружающее пространство, фигур на краю видимости, которые цепляешь глазом, поворачиваешься, но видишь все ту же неподвижность вросших в мерзлую землю досок.
Три сарая еще стояли и были столь же неприглядно стары и кособоки. Помойка за последним домом никуда не убежала, между остовами стен громоздились залежи мусора, и пару раз мне показалось, что он шевелится. Запах, несмотря на холод, ощущался все так же сильно и был еще гаже, чем запомнилось. Жижа в Черной луже не замерзала, зимние ветры, окутавшие все вокруг ледяным дыханием, брезгливо отступали от отхожего места.
Дверь хлопнула, сутулая фигура измененного на мгновение поравнялась со мной и прошла мимо к двери крайней лачуги, покрытой разводами инея. Что ж, более чем красноречиво, сегодня меня есть не будут. Вопросов в голове много, но на один из них я могу получить ответ прямо сейчас. Во всяком случае, попытаться.
Я поежилась от холодного воздуха и быстрым шагом устремилась за торговцем. Дверь бесшумно открылась, нас встречала та же темнота, что и в прошлый раз. Торговец обернулся, смерив меня желтыми глазами, но ничего не сказал.
После зимней улицы с пронизывающим ветром тьма коридора казалась уютно теплой, как и уходящий чуть под уклон коридор. Измененный зажег лампу в единственной комнате этого дома, осветив неровным дрожащим кругом лакированный стол, встал чуть в стороне так, чтобы его морда оставалась в тени, и скрестил руки на груди.
Заброшенная комната в заброшенном доме, массивная фигура получеловека-полуволка и больше никого вокруг. Страх по-прежнему запаздывал. Сегодня я была в месте похуже, там, где горят свечи, звякают столовые приборы и рассуждают о преданности, расточая снисходительные улыбки.
— Давай быстрее, — вернул мне мои же слова торговец, — говори, чего надо.
— Вот, — я достала телефон и вывела на экран фотографию портрета, — что скажешь?
Измененный сморщил нос, приоткрывая черные десны и белоснежные клыки.
— Ты продаешь портрет Нинеи? — удивился полуволк. — Хозяин знает?
— Святые, нет, — я подошла ближе, — в смысле, не продаю. Вот. — Я увеличила фрагмент фотографии. — Что скажешь о столике под ее пальцами?
Он склонился и внимательно осмотрел предмет, поводил носом, в помещении запах псины ощущался сильнее.
— Я не работаю бесплатно, — он выпрямился и вернул мне телефон.
— Сколько? — Я дернула плечом.
— Деньги тебя испортили, мать Легенды зимы. — Длинный звериный язык облизнул пасть.
— Тогда что? — Я посмотрела в волчьи глаза. — Оно должно стоить твоих знаний.
— Информацию за информацию. Устроит?
— А конкретно? — не спешила соглашаться я.
Измененный несколько раз сжал и разжал кулаки, подошел к столу, выдвинул один из ящиков и выложил на столешницу шкатулку из матового фиолетового стекла. На крышке были выведены две строчки старинной инописи, языка этого мира.
Мы немного помолчали на мутную крышку, которую никто не собирался открывать прежде, чем торговец решился заговорить.
— С месяц назад по внутреннему кругу из цитадели от имени Хозяина сделали заказ. Артефакт из Дивного городища. Не буду расписывать, каких трудов стоило его добыть, не оценишь. Скажу одно: любому другому я бы отказал, но не Хозяину. — Он провел пальцами по крышке шкатулки и встряхнулся. — Артефакт очень опасен. Понимаешь?
— Нет.
— Скажу прямо, по непроверенным данным, в умелых руках он может причинить вред демону. Возможно, убить.
Тут было над чем задуматься. Демоны не бессмертны в полном понимании этого слова. Их можно убить, пример — родители Кирилла. В версии, адаптированной для человека, они были учеными и погибли в авиакатастрофе, когда возвращались из очередной экспедиции. А кто еще, кроме политиков и ученых, мог свободно выезжать из Союза времен моей молодости? Я еще помню, жутко переживала за мужа, который даже не смог похоронить их по-человечески, так как самолет взорвался и рухнул в море. Поднять с глубины все обломки и тела, раскиданные на километровом отрезке морского дна, оказалось невозможным.
На самом деле они умерли за пару сотен лет до нашего с Седым знакомства. Северными пределами стал управлять Кирилл. Что случилось на самом деле, не знал никто. Демонам не страшны ни сталь, ни серебро, ни вода, ни огонь, ни холод. Они не боятся никакого современного оружия. Их невозможно отравить. Хотя… мне вспомнился новый яд, занесенный в раны молодого Видящего и чуть не убивший его, но не убивший же. Стоит один раз демону попробовать отраву, и у него тут же формируется иммунитет. То же самое с бактериями, болезнями и инфекциями, так что новомодная страшилка «биологическое оружие» отпадает. Электрический ток не более чем приятный массаж. Остаются предметы культа — те, которые люди верой, сами того не зная, превращают в опасные артефакты. У христиан — иконы, у буддистов — статуи, у мусульман — черный камень Каабы в Мекке. Не могу с уверенностью утверждать, может ли Кирилл войти в храм, но то, что икона способна испортить ему настроение, — это проверенный факт. Бабушка образок на шею как-то повесила, муж ко мне две недели не прикасался. Подарок он выкинул, взял двумя пальцами и спустил в мусоропровод. Любая другая нечисть осталась бы без рук и головы.
