Ось МираМедынское золото - Логинов Святослав Владимирович
Птица, поймав крыльями ветер, уходила на высоту, недоступную никому из магов. Но сморщенный старик в волчьей шапке по–прежнему был слит с орлом, видел мир его глазами и позволял остальным колдунам зреть недоступное человеческому взору. Наманская равнина, слегка всхолмленная у гор, прежде таяла в голубой дымке, так что даже Ризорх не мог там ничего разглядеть. Теперь её было видно в деталях и подробностях, чётко, как лежащую в горсти. Только цвет пропал, оставив после себя чёрное, серое и белое, словно присыпало Наман пеплом грядущих пожаров.
А там и впрямь ползут дымы: один, второй, третий… Легко проследить пути, которыми идут тумены Катум–хана. Тысячу лет не горел южный Наман, а теперь пришлось.
По трём дорогам вслед за скачущими ордами тянутся ленты пехоты, императорское войско разделилось, стараясь и удержать горный проход, и разгромить тех, кто прорвался к Ному. Сколько бунчуков осталось в лагере? Вряд ли больше четырёх. Вот когда божественный Хаусипур пожалеет, что не щадил соперников. Теперь пришли не соперники – враги, а магов, годных в битву, в стране почти не осталось.
На немыслимой высоте совершал орёл круги, а волхвы, недвижно сидящие на подушках, узнавали о противнике всё, что могут разглядеть зоркие орлиные глаза. Солдат в лагере вряд ли больше двух тысяч и четыре златоверхие палатки: сила огромная, но если с умом взяться, то и не такую ломали.
– А не подразнить ли нам вражин для начала? – спросил Напас и, не поднимая головы, не открывая глаз, показал, что и как нужно делать. Остальные чародеи выслушали владельца медвежьей лапы, кивнули соглашаясь. Послали пластунов, и те освободили от вражеских секретов и ловушек скалу, что далее всех выдавалась над дорогой. Совсем недавно через эту скалу проползали лесные колдуны, собираясь штурмовать ворота, теперь её заняли было легионеры, но были оттуда выбиты. Нападающие тоже потеряли троих, но ведь не своих воинов, а степных удальцов. Зато с высоты имперский лагерь весь на виду, только за спешно отсыпанными заплотами и можно укрыться. С великими предосторожностями подняли наверх подколдовка Кутрю, и с этой минуты никто из легионеров не мог считать себя в безопасности. Стрел Кутре выдали целую охапку, такое не вдруг и стащишь, и полетели эти стрелы во всякого, кто голову наружу высунет.
Имперцы забеспокоились, зашевелились в своих укрытиях и ударили по утёсу огнём. Ничего не добились, свои Кутрю вшестером берегли. Враги ещё попытались стылую росу против лучника пустить, но это и вовсе смешным показалось.
Вышел на передний край вражеский подколдовок, метнул своё копьецо. Не попал; куда ему против настоящих магов… Но и вражины своего мажонка сберегли: впервые Кутря промазал, стреляя в упор.
Вечером явились посланные от хана Катума. Светозарный гневался, что проход до сих пор закрыт. Главный посол стоял под бунчуком, доспехи дорогущие, изукрашены серебром. Говорил по–своему, будто не слова произносил, а собака лаяла. Но и без слов было понятно, кто таков и чем недоволен. Видать, из тех великих магов, что не Наман хотели брать, а штурмовать лесные засеки.
Ризорх выслушал лающую речь и ответил, тоже не на торговом, а по–человечески:
– Завтра попрошу хана, чтобы он тебя в бой послал. Уж такой молодец врага мигом превозможет.
Разобрал узкоглазый человеческую речь или нет, но гавкать враз перестал. А тут примчались посыльные, сообщили, что враг в полутьме пошёл на вылазку, намереваясь согнать стрелка с неудобной вершины.
Шла группа сотни полторы воинов, безо всяких бунчуков. Издали её, конечно, прикрывали, но при нынешней войне такое всерьёз не считается.
Тьма быстро сгущалась, и было нетрудно предугадать, что за ночь имперские войска на утёсе закрепятся, уже не позволят так просто выбить себя оттуда.
Больше всего не хотелось посылать на утёс ратников; битва будет на равных, потерь не оберёшься. А конницу не пропустят крутые склоны и россыпи камней, когда–то скатившихся с вершин и наваленных по сторонам дороги. Да и худо лошадным воинам драться в полутьме. Но Катум и стоящие за его спиной маги велели брать пример с зевенов, и кочевники показали, что они драться умеют. Старик–оборотень обменялся парой фраз со своим подельником, уселся прямо на землю, загудел, взвыл утробно, и самый воздух над ущельем засиял, разом обратив в полдень надвигающуюся ночь. Молодой маг взметнулся на коня, и конница двух родов галопом понеслась на ноголомную преграду, где и козе не удержаться, не то чтобы коню с наездником. Часть всадников в последний миг завернули коней в сторону баррикад, но те, что следовали за своим вождём, продолжали мчать прямиком на груды камней.
Воины «оборотня» приняли на себя магический удар, который лесные колдуны отчасти сумели погасить, а смертники, вернее, те, кого уже считали смертниками, вместо того чтобы расшибиться о завалы расколотых глыб, единым духом взлетели по склону. Со вздетых сабель, шапок, конских морд слетали искры, вой и визг терзали слух, но ни разу лошадиное копыто не попало в выбоину, не соскользнуло с верхушки камня. Гигантскими, невозможными скачками конница неслась по бездорожью, и невыносимым светом пылал бунчук впереди безумного войска.
Для таких сражений и нужен магу его колдовской знак. Воюешь скрытно, не будет тебе ни чести, ни славы, а добытая сила большей частью рассеется бесследно, а прочее достанется всему народу в целом. Лесовики могли себе такое позволить, прочие маги – никогда. Для них нет ничего страшнее, чем делиться силой. Зато из такого сражения чародей, поднявший бунчук, возвращается более могучим, чем был. Если, конечно, возвращается.
Над заплотами, загородившими путь, встала, поднявшись под облака, фигура вражьего мага. Ахнуло, раскалываясь, пространство, изумрудное пламя рухнуло на чудесных всадников. Те как не заметили напасти, лишь Анк, прикрывавший войско дикого мага и принявший удар на себя, был сбит с ног и упал, отплёвываясь кровью и силясь вдохнуть воздух.
Великанская фигура медленно вздымала руку для нового удара. Напрасно Кутря всаживал стрелы в пылающие глазницы, там, на высоте, не было ничего, вражий маг в своём истинном обличье стоял внизу, надёжно укрытый спешно сооружённой стеной и чарами остальных имперцев.
Воины старика уже штурмовали лагерь, спрыгивая с коней на гребень стены, уцелевшая после первого магического удара орда изрубила отряд, посланный на утёс, и грозила зайти с фланга.
Маг–великан усмехнулся, наливаясь смарагдовым сиянием. Степняки ушли уже так далеко, что надёжно прикрыть их мог бы только Анк, которому сейчас самому была нужна помощь.
Никто в эту минуту не вспоминал про старого шамана, чьи батыры остервенело лезли на укрепления, выстроенные легионерами. Шаман сам напомнил о себе. Зверь, чёрный, как болотная руда, явился неведомо откуда, одним скачком перемахнул через головы своих и чужих и, выросши вровень с великаном, впился клыками в призрачное горло. Что происходило внизу, где маги встретились вживую, никто не видел, зелёное пламя, пробитое алыми просверками, скрыло всё.
* * *
В любом самом бестолковом и кровопролитном сражении непременно найдутся люди, присутствующие едва ли не в самом жарком месте, но в бою не участвующие. Посол хана Катума одиноко стоял у подножия башни и смотрел, как центр битвы смещается к лагерю легионеров. Лесная рать уже включилась в дело: выдвинулись вперёд лучники, а с ними Бурун и Бессон. Следом снялись с места остальные маги, окружённые плотной стеной ратников. Даже Анк, хотя и держался за грудь, отказался покинуть ведовской круг.
Лицо ханского посланца было бесстрастно, но руки жили своей жизнью. В пальцах появилось стальное перо, хищно повернулось, выискивая спину Ризорха. По остью пера побежали голубые разводы окалины. Ещё немного – и подлое оружие сорвётся в полёт…
Волшебники, живущие среди настоящих людей, не знают, что такое удар в спину, и мерзости такой не ждут. Но тот, кто родился и вырос в степи, всегда готов к предательству соседа. Зевенский шаман Уйлюк, до того лежавший без движения, захрипел, задёргался, пытаясь приподняться, и тревога его без слов передалась лежащей неподалёку Наште. Девушка с натугой поднялась, опираясь, словно на костыль, на бунчук с конопляной куделью.
