Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна
«Беги! – знакомый голос был так отчетлив, что Бейсингем невольно обернулся к пожарному: не слышит ли тот? – Беги к Прачечной площади! Ты сильный, ты спасешься!»
Где он, все же, слышал этот голос? Тот явно шел со стороны огня. Энтони вгляделся в пламя, и на мгновение ему показалось, что это живое существо: косматая голова с разинутым ртом и пустыми темными глазами, тянущиеся к ним руки. Он все это видел! Голос, лицо, круг на раскрытой ладони, в который так и хочется влепить стрелу…
– Аркенайн! – прошептал Энтони. – Ах, чтоб тебя! Не дождешься!
Но руки сами собой бессильно упали вслед за безнадежно поникшим сердцем.
И тут ударил монастырский колокол. Люди словно проснулись. Снова замелькали ведра с водой, заработал пожарный насос, поливая остатки братского корпуса.
Жар усиливался, еще немного, и его будет не вынести. Огонь постепенно заходил сбоку – горел квартал между монастырем и стеной. Это было опаснее всего, именно там дома подступали близко к собору, и спасало защитников монастыря только то, что ветер по-прежнему дул от реки, а не вдоль нее. Однако внешняя стена колокольни уже загорелась.
Энтони, улучив мгновение, кинул взгляд на небо. Тучи стремительно приближались, но ветер обрушивал на них все новые и новые порции огненного ливня, и никто не мог сказать, в чью пользу закончится состязание между приближающимся дождем и подступающим огнем, кто выиграет этот смертельный забег.
Он не сразу понял, почему пот, покрывавший лицо, вдруг стал таким холодным и обильным. И лишь когда струи воды, затекая за расстегнутый воротник мундира, потекли по телу, до него дошло, что дождь пришел первым. Люди вокруг прыгали, кричали что-то несусветное, обнимались. Энтони спрыгнул со стены, упал на колени прямо в грязь, в которую на глазах превращалась ухоженная земля монастырского садика, и закрыл лицо руками.
…Кто-то тронул его за плечо. Бейсингем поднял голову: неподалеку стояли несколько солдат и горожан, другие столпились чуть подальше. Над ним склонился настоятель, мокрая ряса облепила худощавое тело. Энтони почему-то некстати вспомнил пасквильную картинку об умерщвлении плоти изобилием: толстенные монахи за уставленным яствами столом. Похоже, этот и вправду соблюдал посты.
– Вам худо, генерал? – спросил монах.
– Я плачу! – выдохнул Энтони. – Могу себе позволить. Все кончилось.
Монах кивнул, как будто только теперь ему все стало ясно.
– Здесь хоть кто-нибудь, кроме меня, понимал, что мы были обречены? Когда я вел сюда солдат, я сказал им, что мы идем на смерть, но они, кажется, мне не поверили.
– Я бы тоже не поверил. Вы бы не ввязались в безнадежное дело. Если вы сюда пошли, значит, какие-то шансы были.
– Один из ста, может быть… Но хоть кто-нибудь, кроме меня, это понимал? Вы понимали, отец настоятель?
Монах кивнул.
– Понимал. Я тоже оценивал их, как один из ста. Девяносто девять за то, чтобы погибнуть, и один – что произойдет чудо. Когда вы появились, я понял, что чудо все же произошло, и стал оценивать их, как один из десяти. И снова ошибся, потому что остальные, не такие неверующие, как ваш покорный слуга, увидев вас, поверили в спасение. А даже малая вера творит великие чудеса.
– Например, ускоряет бег туч… – усмехнулся Бейсингем.
– Видите ли, чудеса ведь бывают разные. Сто пятьдесят лет назад святой Ульрих вышел и приказал огню остановиться, и ни одна головешка не перелетела проведенной им черты…
– Вы что, вправду в это верите? – удивленно взглянул на него Энтони.
– Конечно! – ответил настоятель. – Хорошим бы я был пастырем, если бы не верил… Но бывают чудеса и обыденные, например, вовремя начавшийся дождь. Или то, что милорду Бейсингему пришло в голову направиться именно сюда. Могло ведь и не прийти…
– Могло! – вздохнул Энтони. – Меня вообще могло за это время сто раз убить. Ладно, давайте к делу… Вы сможете нас хоть чем-нибудь накормить?
– Горячее будет через несколько часов, а пока можем дать хлеба и вина. Годится?
Энтони кивнул:
– Вполне. Час отдохнем, а потом двинемся обратно. Да, кстати… не очень-то рассчитывайте на помощь. Там, наверху, не до вас…
– На помощь мы не рассчитывать не можем, – все так же спокойно ответил настоятель, словно бы они сидели в креслах в гостиной. – Мы только ей, этой помощью, и живем, и пока что там, наверху, о нас заботились. А уж без земных властей из верхнего города как-нибудь управимся. Вам известно, милорд, что с древних времен монастыри были хранилищами запасов на случай бедствий? Или вы полагаете, что пожертвования мы на вино, устриц и блудниц употребляем? Не краснейте, милорд, сейчас многие так думают. Я вас попрошу еще об одном: прикажите вашим воинам назвать отцу Никодиму нашему свечнику, свои имена. Сколько этот монастырь стоит, столько здесь за них будут молиться. Как ваше имя, милорд?
Бейсингем представил себе небесные весы: на одной чаше – он, распутник и богохульник, а на другой – имя на церковной табличке, и зашелся смехом.
– Вы что же думаете… что меня… из-за вашего поминания… в рай пустят?
Он смеялся также нервно и неестественно, как за несколько минут до того плакал и не сразу заметил, что настоятеля-то рядом уже нет. Тот стоял чуть подальше, перед группой солдат.
– Воины, – спросил монах, – кто-нибудь знает церковное имя вашего командира?
– Энтони… милорд Энтони Бейсингем. Мы всех его имен не знаем, – ответил кто-то.
– Ну и ладно. Даже если у него церковное имя и другое, Господь разберет, о ком мы молимся.
Бейсингему стало неловко. В конце концов, он сам еще утром говорил солдатам о святынях, да и вообще, простой народ во все это верит. Он подошел к настоятелю.
– Святой отец… Простите… Мне сегодня здорово досталось, не обижайтесь… Мое церковное имя – Дамиан. Считаете нужным – молитесь, дело ваше…
И, жестом приказав солдатам следовать за собой, пошел в сторону монастырского двора, где монахи уже раздавали хлеб и вино.
…Однако силы свои Энтони переоценил – впрочем, как и силы солдат. Почти никто не ел, хлеб прятали за пазуху или не брали вовсе. От пожарища остро тянуло гарью, но Бейсингему еще с ночи чудилось, что над всем стоит запах горелого мяса. При одной мысли о еде сразу же замутило, и он, выпив лишь кружку легкого вина, тяжело опустился на груду камней в углу двора.
– Ваша светлость, – подошел к нему один из унтеров, – нас сегодня еще куда погонят?
– Не думаю…
– Тогда, может, пораньше пойдем? Чего тут ждать? Очень уж хочется до казарм добраться.
Энтони кивнул, и унтер побежал собирать людей.
Обратно дошли без приключений. Дождь потушил груду развалин, еще вчера бывшую нижним городом. Кое-где уже появились люди. Двое мужчин, одетые как зажиточные горожане, по виду – отец и сын, стояли перед обгорелыми стенами небольшого домика. Когда солдаты подошли, старший не шевельнулся, младший поднял голову – пустое лицо, ничего не выражающие глаза.
– И чего стоят? – негромко спросил кто-то сзади, когда они прошли мимо. – Толку-то? Если и спасся кто, так ведь не здесь же искать…
Энтони был с ним совершенно согласен. Ему было непонятно поведение людей, которые вместо того, чтобы разыскивать близких, бесцельно кружат около сгоревших домов, как птицы над разоренным гнездом. Но они кружили: вот женщина в ночной рубашке и шали, с маленькой девочкой и малышом в пеленках, так же бессмысленно сидит на остатках сгоревшего крыльца. Совсем уж не дело – таскать раздетых детей под дождем.
– Скажи ей, пусть идет в монастырь, – велел Энтони идущему радом солдату.
– Может, проводить? – спросил тот.
– Проводи…
Пока они шли, дождь приутих. Ближе к стене развалины еще не совсем догорели, здесь было жарче, а запах пожарища сильнее. Они вошли через левые ворота, которые были неподалеку от комендатуры. Наверху Бейсингем отпустил солдат, велев возвращаться в казармы и ложиться спать, а сам пошел к центральным воротам.
